Скупые подробности сообщили потом сами же палачи — на судебном процессе военных преступников, он прошел вскоре после войны. Да и нужны ли подробности? Когда Крым был освобожден, чрезвычайная областная комиссия по расследованию фашистских злодеяний вскрыла братскую эту могилу. Эту и десятки других: сколько их на крымской земле!.. Одна поблизости от другой.
Читаю список жертв — в нем 86943 мирных жителя: всех уравняла, всех свела в одну трагическую семью палаческая рука фашизма. Наумов, Любич, Колесниченко, Шварцман, Османов, Арян, Доронин, Рухадзе, Кац, Андрющенко, Скляревич, Амвериади, Мустафаев, Гофман, Кабань, Перегонец… Та самая Александра Перегонец, знаменитая артистка симферопольского театра, руководившая группой подпольщиков и нашедшая вечный покой в братской могиле. И она, и ее товарищи, те, кто успел что-то сделать на этой земле, и те, кто ничего не успел и никогда уже не успеет.
Шли годы. Ничего не менялось возле рва на 10-м километре Феодосийского шоссе, где лежит 12 тысяч замученных. Двенадцать из восьмидесяти семи. А может быть; больше: здесь ведь еще казнили и партизан… Как было безлюдье, так и осталось. Ни постройки какой, ни памятника, ни парка. Лишь много лет спустя, когда точно — никто толком не знает, безвестный товарищ поставил не на месте расстрела, а у самой дороги, под телеграфными проводами, почти неприметный оштукатуренный обелиск метра три высотой. Мчатся мимо машины, не замечая, да и не в силах заметить, этого обелиска: он теряется — зимою среди придорожных столбов, летом еще и в траве, густой, высоченной. Если о чем и говорит этот столп, то, как сказано в поэме, «скорее о забвении, чем о памяти».
«Паспорт памятника» хранится в местном музее. Графа номер пять: «Характер современного использования». Какой же характер у этого памятника? «Туристско-экскурсионный»! Кто и когда приходил сюда на экскурсию? И туристов, сколь бы странно и страшно не стыковалось это веселое слово с конкретным «объектом», нет, разумеется, тоже. А на что здесь смотреть? Засыпанный ров и безлюдье… Не унылый, а жуткий пейзаж. Даже цветы негде оставить. И взгляду не на чем задержаться.
В конце прошлого года на симферопольском рынке милицейский наряд обнаружил двух подозрительных граждан, шепотком предлагавших товар, зажатый у них в кулаках: гости с Кавказа Д. Ахмедов и Н. Меликян торговали в овощном и фруктовом ряду монетами царской чеканки.
На юридическом языке это занятие называется нарушением правил о валютных операциях. Вот им-то, нарушением правил, следствие и занялось. Ну, чего тут, казалось, расследовать — задержаны на месте преступления, сознались, раскаялись, в суд — и дело с концом. Но вскоре милиция при точно такой же попытке задержала еще одного госта. Фаррух Фейзулаев тоже пробовал сбыть монету весьма давнишнего производства, а в карманах лежали другие монеты, и много еще колец, браслетов, серег и погнутых, обломанных, исцарапанных корпусов старинных часов.
По причинам вполне понятным оба дела свели в одно. И опять же все могло ограничиться фактом бесспорным (сбывали золото с нарушением правил), не признайся подруга Фарруха, инструктор районной организации кролиководов-любителей, что не раз по просьбе приятеля сдавала разные золотые изделия в скупку комиссионного магазина.
Тут и пошла разматываться цепочка. Галина Александровна Гуйда, товаровед магазина «Янтарь», сама, как выяснилось впоследствии, мастер корыстных подлогов, призналась, что цену своим постоянным клиентам знала давно. Тому же, к примеру сказать, Файзулаеву, не раз приносившему «мосты золотые. Они были все потемневшими, и когда я разломала один из зубов, там была грязь. Я сразу подумала, что золото это долго лежало в земле».
За раскрытым уже преступлением явно пряталось нераскрытое. К нему, нераскрытому, скорее всего были причастны люди иные.
Обнаружить себя им никак не хотелось. Верные скупщики-перекупщики их имен не назвали. Болтуны, однако, выдали сами себя. Хвастаться золотом, как оказалось, потребность ничуть не менее жгучая, чем им обладать. Помог и Ахмедов: сдался раньше других, дал адреса.
Сволочи! Так — кратко, но выразительно — окрестил Андрей Вознесенский упырей, промышлявших в могиле. Но их имен не назвал. Нет людей, личностей нет — безымянные чудища, алчно гложущие живых и мертвых.
Поэт вправе: дело не в именах. Я не могу. Судебный очерк требует точного адреса. Обузданной страсти. Фактов, а не эмоций.
Несколько поэтических строк вместили в себя четыре тома уголовного дела.
Следы привели к Владимиру Кириллову, бездельнику лет тридцати. После пятилетней отсидки за рукоприкладство с губительными последствиями он жил на наследство — оно досталось ему каким-то темным путем от пожилой квартирной хозяйки.