Ваксберг А.И. Моя жизнь в жизни. В двух томах. Том 2

«Дорогой товарищ! — взывал ко мне Григорий Федорович Скалдин, слесарь-инструментальщик Кромского райотдела „Сельхозтехника“, Орловской области, член КПСС с 1921 года, участник гражданской, финской и Великой Отечественной войн. — Что же это такое? Жрать нечего, в магазинах пусто, за колбасой из туалетной бумаги наши рабочие ездят в Москву и там часами стоят в очередях, а партийным начальникам и их холуям все открыто, все им кланяются в пояс… Вот Вы пишете про это, но ведь не во весь голос, а надо-то во весь! Громыхайте! Я хоть и стар, а встану рядом с Вами, только подайте сигнал».

Еще один «участник трех войн, инвалид второй группы, инфарктник, есть и награды, в т. ч. „Красное знамя“, сейчас разнорабочий» — Ф.Я. Горлов (Барнаул, проспект Ленина, 113, кв. 6) — писал о том же: «Мне больно не то, что недоедаю, что влачу жалкое существование, да пусть хоть так, вот дожил же до 65-ти. Значит, и в таких условиях можно. Больно, что растоптали мои идеи, мои убеждения, все оказалось ложью, нас подло обманули, кроме громких (потому еще более оскорбительных) слов, ничего нет. И не было никогда. Вся жизнь коту под хвост».

«Уважаемый Аркадий, — запросто обращались ко мне не поставившие свои подписи („Фамилии свои писать не будем, а то нас тут сживут со света“) жители поселка Кавказский, Прикубанского района, Ставропольского края. — Вам, наверное, известно, что сейчас на косметику дефицит. К нам недавно привозили коричневую губную помаду. Весь ящик забрал райком. Теперь, кто мажется коричневой помадой, все знают — или работает в райкоме, или там родные и друзья работают. Или один другому — ты мне, я тебе. Сами себя выдают, дураки, и не стесняются…»

Таких посланий у меня сотни, я выбрал несколько наугад, а, если бы порылся в папках, нашел бы похлеще. Все они прошли фильтрацию в нашем отделе писем, получили регистрационные номера. Еще в недавние времена попали бы не к тому, кому адресованы, а через спецчасть прямиком пошли бы к лубянским товарищам — для принятия мер. Но лубянским товарищам эта работа обрыдла, сражаться со всей страной им было уже не под силу. «Софья Власьевна» издыхала, корчась в агонии и не имея ни малейшей надежды спастись.

Властителями дум становились писатели, обращавшиеся в своих книгах и пьесах к реально существовавшим, тревожившим людей проблемам. Росла почта прозаиков, драматургов, поэтов — об этом мне рассказывали многое коллеги. Но вряд ли она могла сравниться, пусть только в численном отношении, стой, которую получал я. Хотя бы уже потому, что тираж газеты составлял несколько миллионов и очерк, задевавший людей за живое, одновременно, а не с интервалом в несколько месяцев, порой даже лет, читала страна.

Все, сколько-нибудь интересное, я под разными предлогами стал оставлять у себя. В итоге, за многие годы такого собирательства, у меня оказалось свыше пяти тысяч писем. Исповеди, раздумья, сообщения о «нетипичных», «отдельных», «частных» случаях. Для социологов читательская почта никакого интереса не представляет, на ее основании они не могут сделать никаких научно обоснованных выводов. Для писателей и историков она бесценна. Когда-нибудь, я надеюсь, собранные мною письма помогут документально, на «человеческом» уровне, понять свое время, станут его зеркалом и дадут будущим исследователям важный материал для анализа и обобщений. География их обширна, социальный состав авторов разнообразен, хронология велика: четверть века!

Работая над этой книгой, я просмотрел несколько папок — не мог оторваться от писем, хотя эпоха, их породившая, конфликты, волновавшие моих корреспондентов, вроде бы уже позади. Было велико искушение цитировать их до бесконечности: что ни письмо, то судьба.

Многие полны таких восторгов и обожания, что, читая, я смущался себя самого, боясь увлечься и поверить всерьез в то, что там про меня написано. Тем более, если исходят эти восторги от людей, несклонных к праздной риторике и чрезмерной сентиментальности: от академика С.В. Вонсовского из Свердловска, оттуда же — от члена-корреспондента Академии наук, известного юриста С.С. Алексеева, генерал-лейтенанта В.Л. Копылова (Москва), ленинградского кинорежиссера Виктора Трегубовича, доктора юридических наук, профессора В.Я. Ионаса («Какое счастье, — писал он, — что Вы умеете не только защищать диссертации, но еще и людей») или профессора Левана Гвелесиани из Тбилиси… Глубоко тронули письма бывших студентов, которым я преподавал в разных вузах Москвы, однокашников, с которыми сам вместе учился, — иных разбросало по разным уголкам нашей, тогда еще необъятной, страны.

И все же гораздо важнее те письма (их не так уж и мало), где мне предъявлялись упреки. Одно из них, принципиально важное, на мой взгляд, заслуживает того, чтобы вынести его на читательский суд. В правоте своей я не уверен, но позиции не изменил и готов выслушать любое мнение, идущее вразрез с моим.