Валдар Много-раз-рожденный

К этому времени четверо его товарищей поднялись на ноги и переругивались, стоя в нескольких шагах, хмурясь то ли от гнева, то ли от стыда за то, что с ними сделал безоружный человек. Но когда они взглянули на меня, в их глазах появилось что-то такое, что я много раз видел потом в глазах людей – смесь удивления с испугом, которые можно увидеть в глазах дикого зверя, когда он впервые встречает человека.

Они увидели во мне то, чего я еще не знал о себе самом, то, что мне суждено было узнать только после многих долгих лет мучительных раздумий, одиноких непонятных мыслей и быстрых, кратких откровений, просвечивающих сквозь дым и пыль сражений. Наконец, они склонили лица и отвели взгляды, как будто больше не осмеливаясь глядеть мне в глаза.

Увидев это, тот, кто пожал мне руку, снова улыбнулся мне, а затем со смехом сказал им несколько слов и положил мою ладонь себе на грудь. Его слова и знак были поняты сразу, и все четверо подошли, неловко кланяясь, как будто не привыкли выражать почтение. Он подвел их ко мне одного за другим и каждому положил на грудь мою руку, при этом каждый произнес два или три слова. Потом он указал пальцем на себя и медленно, четко произнес:

– Аракс!

После этого он указал на меня, подняв брови и глядя на меня с выражением, которое говорило так же ясно, как могли бы сказать слова на моем родном языке:

«Меня зовут Аракс. А как зовут тебя?»

Некоторое время я молчал, потому что у меня не было имени, и, хотя я понял вопрос, я не мог на него ответить. Вдруг у меня вырвалось слово «Терай», что на моем неизвестном языке означало «незнакомец» или «странник».

Это слово было не хуже любых других, так как он увидел, что я понял его, и принял произнесенное слово за мое имя. И в самом деле, я бы и не мог выбрать лучшее, ибо разве не был я чужаком на Земле, и разве эти пять охотников не были единственными смертными, которых я знал тогда во всем мире? Он повторил его два или три раза, как ребенок, который учит новый урок, и заставил своих товарищей повторить его за ним.

Подняв меч и вложив его в ножны, он снова взял меня за руку и повел с утеса к тому месту, откуда он с товарищами вышел из леса. Отсюда узкая тропинка вилась вниз в долину, и по ней мы с ним пошли рядом, а четверо следовали за нами гуськом.

Мы споро спускались вниз, не произнося ни слова, пока тропинка не свернула резко влево вдоль небольшого ручья с прозрачной коричневой водой. Тогда мы пошли быстрее и все так же молча по гладкому мягкому дерну, засыпанному сосновыми иголками и гнилой листвой, пока сумрак леса, через который ручей бежал, как под куполом, не уступил место яркому свету и тропинка не вышла на маленькую горную поляну, на краю которой под высокими прямыми соснами приютилась бревенчатая хижина с крытой мхом крышей.

Дверь ее была приоткрыта, в нее и зашли мы с Араксом в сопровождении двух других. Один из них высек огонь из чего-то, что держал в руке, зажег сосновый факел и воткнул в металлическое гнездо в стене. Когда факел разгорелся, я огляделся и увидел висящие на стенах хижины луки и связки стрел, топоры, копья и другое охотничье оружие, название и назначение которого мне вскоре предстояло узнать.

В углу висели две или три шкуры. Аракс снял одну и, развернув передо мной, показал, что это была меховая накидка, как та, что была надета на нем. Затем он сделал несколько движений, из которых я понял, что он хочет одеть меня, и я довольно неловко позволил ему это сделать. Затем он взял полосу выделанной кожи и завязал ее у меня на поясе, а потом снял со своей головы золотую ленту и надел ее на мою, откинув с лица мои длинные, густые волосы. Наконец, нашел пару сандалий, жестом предложил сесть, и крепко, но свободно привязал их к моим ногам.

Все это он проделал с улыбкой и, очевидно, был очень доволен собой и мной, как мать, одевающая своих детей, так как он, очевидно, взял меня, чужестранца, под свое покровительство и старался сделать меня как можно более похожим на себя и своих товарищей. Но он не предложил мне оружия, ни меча, ни копья, и не пытался повесить мне на спину лук или колчан. Это должно было случиться позже.

Когда он закончил этот мой самый первый на свете наряд, снаружи послышалось потрескивание, а так как дверь была открыта, вскоре я почувствовал приятный запах, который был незнаком для моего носа и который пробудил во мне еще более незнакомые чувства. Я посмотрел на дверь, потом на Аракса, улыбаясь, сам не зная чему, а он, кивая и смеясь в ответ, взял меня за руку и вывел из хижины на поляну, где ярко пылал костер. Один из товарищей Аракса резал на куски мясо какого-то недавно убитого животного, а другой жарил их над огнем. Третий катал маленькие лепешки из муки и воды на плоском куске коры, а вскоре из-за хижины появился четвертый, неся в обеих руках большую чашу с пенящимся парным молоком.

Потом мы вшестером – я и пятеро моих удивительным образом обретенных друзей – уселись на зеленой траве этой уединенной горной поляны, и я впервые поел. Впервые я почувствовал голод и жажду, и впервые я утолил их.