Валентин Фалин – уникальная фигура советской дипломатии

Поныне с особой теплотой вспоминаю годы, проведенные в известинской обители. Не могу судить о микроклимате в прочих газетах и журналах. Он не был мне знаком. «Известия» же (беру в скобки главного редактора в ту пору П.Ф. Алексеева) приняли меня приветливо. Никто через «сочувствие» или по-иному не докапывался, что же высекло обрушившийся на меня гнев начальства. Естественная в сходных ситуациях настороженность, а также невысказанный вопрос, как перекуется бывший посол и советник ген-секретарей в журналисты, вскорости сникли. Коллеги не чурались предложенных им неформальных посиделок, были снисходительны к моим опусам и оценили мою восприимчивость к добрым замечаниям.

Приступая к выполнению новых обязанностей, я разложил перед собой пасьянс из публикаций А. Аграновского, А. Бовина, В. Кудрявцева и, конечно, С. Кондрашова. Надобно было уже под иным углом зрения вникнуть в технологию их мастерства, вчитаться в особенности стилистики каждого, нащупать на этом фоне свою нишу, свой фрагмент в известинской мозаике.

Что меня привлекало в публикациях Станислава Николаевича? Искусство сочетания двух ипостасей. Автор информировал читателя о конкретном событии и вместе с тем приглашал его распознавать причинно-следственные связи в как бы разрозненных во времени и пространстве явлениях. Согласимся, неожиданности, за редким исключением, не возникают на пустом месте. Подавляющее большинство политических сюрпризов назревает исподволь, нарабатывается скрытно, незаметно для изленившегося глаза или придавленного заботами бытия менталитета. Тупики, в свою очередь, не есть объективно заданная сущность. Они – производное от спеси и прочих изъянов сознания, извращенного властолюбием.

Великий художественный критик В.В. Стасов, характеризуя дар корифеев искусства наперед разгадывать тенденции развития, ввел в оборот понятие «верхнее чутье». Подобным прозрением отмечен целый ряд выступлений Кондрашова. Об элегантной подаче его суждений и говорить не приходится. Спору нет, умным лучше родиться, ибо тогда отпадает потребность умным казаться. Но гены и образование создают лишь предпосылки для «верхнего чутья». Воспитать в себе, укрепить интуицию, умение в частном уловить признаки грядущего затмения или, наоборот, просвета – дело хлопотное и сложное. Здесь ничто не заменит фундаментальных знаний, умения синтезировать и систематизировать перипетии бурного настоящего, вычислять общий знаменатель в политическом броуновском движении. А это, в свою очередь, предполагает недюжинное трудолюбие, самокритичность, готовность к риску, всегда свойственному хождению по неизвестным тропам. Именно этими качествами отличался С. Кондрашов. Его лучшие политические эссе походят на серьезные научные изыскания. Их сравнительная компактность никого, кроме снобов, не должна смущать. Скупость слов с лихвой восполняется простором мысли.

Восточная мудрость гласит: нет ничего дальше, чем вчера, и ближе, чем сегодня. В моем восприятии здесь запечатлено суровое предостережение. В суете повседневности опрометчиво забывается и кем-то преднамеренно заглушается взаимосвязь времен. Подавляющее большинство актуальных забот – это расплата за упущения и нерадивость прошлых лет, неисполненную вообще или скверно выполненную прежде работу, авантюризм и верхоглядство. И те, кто пожелает непредвзято разбираться в политическом и философском кредо Кондрашова, полагаю, согласятся со мной – ничто не было столь чуждо Станиславу Николаевичу, как расхожая аксиома: от перестановки мест слагаемых сумма не меняется. В политике главное не слагаемые, а составляющие. Они-то, в конце концов, и программируют вектор движения. На них, составляющих, на военно-политических, социальных, экономических доктринах, на претензиях определять истину в последней инстанции, навязывать ее всем и каждому заострял – прямо или опосредованно – внимание Станислав Кондрашов, летописец – свидетель взлета и падения Третьего Рима.

Потомкам будет сложно распутать клубок несуразностей, вылившихся в сход с мировой арены социалистического по форме строя и антидемократического по сути режима. Ни по формальной, ни по самой что ни на есть диалектической логике сие объяснению не поддается и не поддастся, пока не прекратится самоедство под улюлюканье русофобов и мы не сбросим вериги, коими опутали собственную историю. Не достойно России, ее вклада в мировую цивилизацию и культуру, ее легендарных заслуг в отражении угроз этой цивилизации отрешаться от своего прошлого. И возможно, следующему поколению проще удастся разбираться в недугах советского и контрсоветского общества, обратившись к трудам С. Кондрашова, открыв, к примеру, двухтомник, изданный автором незадолго до кончины. Предчувствие, что пора подводить итоги и что лучше не препоручать кому-либо разбор своего наследия, его, к сожалению, не обмануло. Так доверимся еще раз Станиславу Николаевичу и поразмыслим вместе с ним о настоящем и грядущем в надежде, что опыт выведет нас из порочного круга ошибок трудных, избавит от новых подсидок и предательств.