Валентин Серов

Да, он так и сделает. Он сейчас же, пока впечатление не притупилось, нарисует то, что видел. Это будет свидетельством, страшным свидетельством честного художника, свидетельством современникам и потомкам, свидетельством против того, кто совершил это чудовищное преступление, этот акт тупости и кровожадности.

Он схватил альбом, карандаш. Линии ложились неровные, нервные. Но это не важно, у него твердая рука и сердце, ожесточившееся против зла. В рисунке присутствует самое главное: его страсть, его ужас за эту женщину, в отчаянном страхе закрывающую руками голову, его ненависть к солдату, тупому исполнителю чьей-то злой воли, даже к лошади, несшей его; впервые в жизни рисовал он лошадь без наслаждения и восторга…

Он сделал еще один рисунок, и еще один… Солдаты припали на колени, винтовки наперевес, они готовы к убийству. Уланы на конях ждут команды, они тоже готовы к убийству.

Матэ молча смотрел на рисунки. Наконец Серов окончил. Захлопнул альбом и в изнеможении опустил голову на стол.

А потом поползли слухи. Называли число убитых, и число это было немалым. Говорили, что убийство было заранее подготовлено, даже было заказано множество гробов; обоз с ними, едущий из Новой Деревни, видели на питерских улицах в ночь, предшествовавшую кровавому воскресенью. И еще за несколько дней до событий в Петербург были стянуты войска: конные гренадеры, уланы, драгуны и сорок рот Иркутского, Енисейского и Омского полков, а в ночь на 9-е прибыли войска из Пскова и Ревеля и утром были уже все на позициях, как раз на тех улицах, по которым должны были идти ко дворцу рабочие.

Слухи о готовящемся расстреле проникли в круги петербургской интеллигенции еще накануне утром. И группа — Максим Горький, литературовед Семевский, гласный думы Кедрин и еще несколько человек — безуспешно пыталась получить аудиенцию у министра внутренних дед Святополк-Мирского, они ездили к премьеру Витте, но ничего изменить не могли — все было решено заранее. И совершенно определенно стало известно: командовал расстрелом брат царя, вел. кн. Владимир Александрович.

Великий князь был президентом Академии художеств, Серов был академиком. Он счел своим долгом выразить протест. Молчание в этом случае для него, человека, некоторым образом связанного с палачом, казалось если не соучастием в преступлении, то по крайней мере знаком молчаливого согласия.

Вернулся Серов в Москву в середине января, подавленный, осунувшийся, все думал и не знал, что предпринять: послать протест?.. Выйти из Академии?

Он искал единомышленников, но художники оказались на редкость трусливым народом. Один лишь Поленов разделил с ним не только возмущение, но и решимость действовать, что-то предпринять, хотя и он не мог подсказать Серову, что же именно следует сделать. Они решили писать в Петербург Репину. Участие Репина, наиболее известного и популярного в России художника, должно было придать вес любому документу или действию и привлечь на их сторону многих колеблющихся.

Началась переписка между Москвой и Петербургом.

Поленов — Репину

«19 января 1905

Неделю тому назад над Петербургом разразилась страшная трагедия, а сегодня мы прочли, что наша Академия закрыта! Что это такое? Мы, ее члены, не можем оставаться безучастными зрителями, а что нам предпринять, что делать, не знаю!

Ты стоишь ближе к действию и, может быть, знаешь, как поступить? Напиши нам, в такие минуты надо сплотиться и действовать заодно, оставаться одному уж очень тяжело.

Твой В. Поленов».

Серов — Репину