Валентин Серов

В это же время происходит углубление разрыва Репина со Стасовым, начавшееся еще за несколько лет до того. Стасов никак не мог простить ему измену передвижникам и то, что Репин, по его словам, «уверовал в декадентство и провозглашает, что ему принадлежит будущность».

Но союз Репина с «Миром искусства» был недолгим. Уже в марте 1899 года Репин порвал с кружком всякие отношения и с тех пор к деятелям этой организации относился на редкость враждебно, особенно ненавидя Бенуа и Философова, называл их не иначе как «Бенуашка», «Филосошка» — «Сошка» — «куриная головка на ходулях».

Передвижники объясняли это тем, что Репин одумался, понял, что ему не по пути с «декадентами», мирискусники же считали, что Репин испугался гонений на «Мир искусства», что он «ловец момента», что он пришел к ним, думая, что «Мир искусства» принесет ему новые лавры, а как только понял, что признание новому направлению придется завоевывать в жестокой борьбе, ретировался, вернулся в «лоно правоверной стасовщины».

Но, скорее всего, причина была все же в том, что у Репина был весьма неустойчивый характер, и он сначала делал какой-то шаг, а потом обдумывал его и резко поворачивал назад; так бывало не раз в его жизни, так было и в этом случае. Примкнув к «Миру искусства», Репин понял, что попал в совершенно чуждую ему среду, и резко повернул обратно. Но повод для разрыва он выбрал не самый удачный.

Репин выступил на страницах «Нивы» с протестом против статьи И. Грабаря в «Мире искусства», в которой предлагалось удалить из экспозиции Музея Александра III некоторые картины академического направления, действительно не представляющие художественной ценности. Здесь же Репин обвинял журнал в пропаганде творчества таких художников, как Дега, Милле, Врубель, Клод Моне, Галлен-Каллела, Сомов, Малютин…

Спорить с Репиным не представляло труда, так как мнения его до того часто менялись, что Дягилеву в ответной статье осталось только сопоставить слова Репина из последней его статьи с его же словами, написанными полутора годами ранее, чтобы Репин выступил против Репина.

Да и ответ этот был приурочен к номеру журнала, посвященному творчеству Репина, причем участие в подготовке этого номера, в отборе картин для репродуцирования принимал сам Репин, сделавший это буквально за несколько дней до инцидента.

Право же, Репин мог уйти из «Мира искусства» более красиво! Его уход был таким же необдуманным, как и вступление. Не говоря уже о бездоказательности и каком-то истерическом тоне его статьи, пожалуй, ни одна из защищаемых им картин не стоит этой репинской защиты. Что же касается нападок на Уистлера, Моне, Родена, Дега, Сомова, Малютина, то об этом говорить не приходится. Эти художники признаны сейчас всем миром.

Врубеля же Репин и сам признал, и довольно скоро. Признал Малявина. Сам увлекался импрессионизмом, потом и пуантилизмом. А впоследствии признал Галлена и даже стал его почитателем. Много лет спустя он писал Чуковскому: «Я теперь без конца каюсь за все свои глупости, которые возникали всегда — да и теперь часто — на почве моего дикого воспитания и необузданного характера. Акселя Галлена я увидел впервые на выставке в Москве. А был я преисполнен ненависти к декадентству. Оно меня раздражало, как фальшивые звуки во время какого-нибудь великого концерта (вдруг какой-нибудь олух возьмет дубину и по стеклам начнет выколачивать в патетических местах). А эти вещи были вполне художественны. И он, как истинный и громадный талант, не мог кривляться… Это превосходный художник, серьезен и безукоризнен в отношении формы. Судите теперь: есть отчего, проснувшись часа в два ночи, уже не уснуть до утра в муках клеветника на истинный талант… Ах, если бы вы знали, сколько у меня на совести таких пассажей».

Здесь Репин перегибает палку в другую сторону, занимаясь самобичеванием, — клеветником он никогда не был, и в этом письме и в статье проявляется одно и то же свойство его характера: запальчивость. И не это ли заставило Серова (как свидетельствует Чуковский) считать, что Репину не следует брать перо в руки.

Однако мы несколько отвлеклись в сторону от основной линии повествования.

Итак, Товарищество передвижных художественных выставок фактически окончилось. Правда, передвижники еще существовали, устраивали выставки, даже вспомнили как-то добрым словом Мясоедова и ездили с выставкой к нему в Полтаву. Но все это уже было не то. Еще появлялись изредка на Передвижной выставке значительные картины, но ни одного нового крупного художника из своей среды передвижники уже не дали. И совсем незаметно и тихо фактически сошли со сцены.

Что ж! Мирискусники могли быть благодарны Серову. Главный их конкурент был повержен. Это была нелегкая победа — не то что Буренина угостить цилиндром по физиономии.

Серов оказал и другую громадную услугу «Миру искусства».