Валентина. Леоне Леони

– Ну, ну, дорогая, – наконец проговорил граф, не без труда напустив на себя ласковый и прямодушный вид, – полноте ребячиться! Что же такое вы можете мне сказать? По-моему, мы обо всем договорились. Ради бога, не будем терять зря время: Грапп меня ждет. А Грапп неумолим!

– Так вот, сударь, – сказала Валентина, собравшись с духом, – я выражу в двух словах, чего жду от вас, уповая на ваше великодушие… Увезите меня отсюда.

При этом она склонилась перед графом, готовая упасть на колени. Он невольно отшатнулся.

– Увезти вас? Вас? Вы отдаете себе отчет, о чем просите?

– Я знаю, что вы меня презираете! – воскликнула Валентина с мужеством отчаяния. – Но я знаю также, что вы не имеете на то права. Клянусь, сударь, пока я еще достойна быть подругой честного человека.

– Не соблаговолите ли вы доставить мне удовольствие и сообщить, – медленно и с подчеркнутой иронией проговорил граф, – сколько ночных прогулок вы сделали «в одиночестве», как, скажем, вчера, и сколько раз, хотя бы приблизительно, вы побывали в гостевом домике за время нашей разлуки?

Сознавая свою невинность, Валентина почувствовала, как растет ее отвага.

– Клянусь вам Богом и честью, вчера это было впервые, – ответила она.

– Бог милосерден, а честь женщины – предмет весьма хрупкий. Потрудитесь поклясться чем-нибудь другим.

– Но, сударь! – воскликнула Валентина властным тоном, схватив мужа за руку. – Вы сами слышали минувшей ночью наш разговор, я знаю это, уверена в этом. Так вот, я взываю к вашей совести, и разве не служит наш разговор лучшим свидетельством того, что мое увлечение безвинно? Разве не поняли вы, что, даже если я виновна и низка в своих собственных глазах, поведение мое ничем не запятнало меня перед мужем? О, вы сами это отлично знаете, вы знаете также, что, будь все иначе, у меня не хватило бы дерзости молить вас о защите. О Эварист, не отказывайте мне! Еще не поздно, еще можно меня спасти. Отведите же удар судьбы, уберегите меня от соблазна, который мучит, неотступно преследует меня! Я бегу от него, я его ненавижу, я хочу его отогнать! Но я, увы, только бедная, одинокая, покинутая всеми женщина, помогите же мне! Еще не поздно – слышите? Уверяю вас, я могу прямо смотреть вам в глаза. Взгляните, разве я покраснела? Разве с таким лицом лгут? Вы человек проницательный, вас непросто обмануть. Да разве я осмелилась бы? Великий Боже, вы мне не верите? О, ваше сомнение – жесточайшая для меня кара!

С этими словами несчастная Валентина, уже не надеясь победить оскорбительную холодность этого каменного сердца, упала на колени и, сложив руки, воздела их к небу, как бы призывая его в свидетели.

– Вы и вправду прекрасны и вправду красноречивы! – проговорил граф, нарушив свое жестокое молчание. – Надо иметь черствое сердце, чтобы отказать вам в том, чего вы так истово просите, но неужели вы хотите из-за меня вновь стать клятвопреступницей? Ведь вы же поклялись ночью вашему любовнику, что не будете принадлежать другому.

Услышав этот разящий ответ, Валентина с негодованием поднялась и, глядя на мужа с той высоты, на которую гордость возносит оскорбленную женщину, проговорила:

– Так вот как вы толкуете мои слова! Вы пребываете в непростительном заблуждении, сударь. Неужели вы думаете, что я на коленях вымаливаю себе место в вашей постели?

До глубины души оскорбленный высокомерным тоном женщины, еще минуту назад столь униженно молившей о спасении, де Лансак побледнел и, прикусив губу, молча направился к дверям. Но Валентина схватила его за руку.

– Итак, вы меня отталкиваете, – сказала она, – вы отказываетесь дать мне приют и спасение в вашем доме! Будь вы в состоянии лишить меня своего имени, вы, несомненно, так бы и сделали! О, как вы несправедливы, сударь! Еще вчера вы говорили о наших взаимных обязательствах в отношении друг друга, и так-то вы выполняете ваши? Вы же видите, что я вот-вот скачусь в бездну, и это внушает мне ужас, но когда я молю вас протянуть мне руку, вы пинаете меня. Так пусть мои грехи падут на вашу голову!

– Вы совершенно правы, Валентина, – насмешливо ответил граф, поворачиваясь к ней спиной, – ваши грехи падут именно на мою голову.

И он шагнул к двери, восхищенный собственным остроумным ответом, однако Валентина, схватив за руку, удержала его. Она сумела стать покорной, трогательной, страстной, – какой только может быть женщина в минуту душевного смятения. Говорила она так красноречиво и так искренне, что господин де Лансак, пораженный ее умом и красотой души, взглянул на жену с таким видом, что ей показалось на мгновение, будто он тронут. Но он легонько высвободил свою руку со словами: