Валентина. Леоне Леони

Графини де Рембо уже два дня не было в замке, когда у Бенедикта возобновился лихорадочный бред, более сильный, чем раньше. Приходилось привязывать его к кровати. Нет более жестокой тирании, чем тирания дружбы; подчас она силком навязывает нам существование, которое для нас хуже смерти, и не стесняется прибегнуть к произволу, лишь бы пригвоздить нас к позорному столбу жизни.

Наконец Луизе, попросившей посторонних оставить ее наедине с больным, удалось успокоить Бенедикта, повторяя десятки раз имя Валентины.

– А где она? – вдруг спросил Бенедикт, резким движением поднявшись на ложе, словно пораженный ее отсутствием.

– Бенедикт, – ответила Луиза, – она там же, где вы: на пороге могилы. Неужели вы хотите, приняв страшную кончину, отравить ее последние минуты?

– Она умрет, – проговорил он, и мучительная улыбка исказила его лицо. – О, Бог милосерден, мы будем вместе!

– А если она останется жить, – возразила Луиза, – если она прикажет вам жить, если в награду за ваше послушание она вернет вам свою дружбу?

– Дружбу? – с презрительным смехом отозвался Бенедикт. – На что мне ее дружба? Разве я не подарил вам свою дружбу? А какой вам от нее толк?

– О, как вы жестоки, Бенедикт! – печально воскликнула Луиза. – Но чего бы я только не сделала ради вашего спасения! Скажите, а что, если Валентина вас любит, а что, если я ее видела, слышала произнесенные ею в бреду признания, на которые вы не смели даже надеяться?

– Я сам слышал их! – ответил Бенедикт, внешне спокойный, – он все еще мог скрывать самые сильные волнения. – Я знаю, что Валентина любит меня так, как я надеялся быть любимым. Надеюсь, вы теперь не будете насмехаться надо мной?

– Упаси Боже! – ответила удивленная Луиза.

Предыдущей ночью Луиза была у Валентины. Ей без труда удалось уговорить кормилицу, которая, будучи преданной также и Луизе, с умилением смотрела, как та сидит у изголовья кровати сестры. Вот тогда-то общими усилиями им удалось втолковать бедняжке, что Бенедикт жив. Сначала Валентина испытала бурную радость, целуя и обнимая этих двух преданных ей женщин, потом ею вновь овладело оцепенение, и на заре Луизе пришлось удалиться, так и не добившись от сестры ни слова, ни взгляда.

На следующий день ей сообщили, что Валентина чувствует себя лучше, и поэтому Луиза всю ночь провела у постели Бенедикта, которому стало хуже. Но когда она узнала, что болезнь Валентины вновь приняла угрожающий оборот, она, оставив Бенедикта, мечущегося в лихорадке, побежала к сестре. Разрываясь между двумя больными, мужественная Луиза забывала о самой себе.

У постели Валентины она застала врача. Когда вошла Луиза, больная была спокойна и спала. Отведя доктора в сторону, решив, что должна открыться ему, она доверила скромности врача тайну двух влюбленных, надеясь, что это поможет ему применить к ним более действенные способы лечения, лечить, так сказать, души, а не тела.

– Вы поступили очень разумно, – ответил врач, – открыв мне эту тайну, но в этом не было необходимости, я все равно разгадал бы ее, если даже вы промолчали бы. Я отлично понимаю ваши затруднения в столь щекотливом деле, особенно учитывая предрассудки и обычаи. Стремясь улучшить их физическое состояние, я постараюсь успокоить эти две заблудшие души и вылечить одного с помощью другого.

В эту минуту Валентина открыла глаза и узнала сестру. Приняв ее поцелуй, она слабым голосом спросила, как чувствует себя Бенедикт. Тут вмешался врач.

– Сударыня, – начал он, – лишь я один могу сообщить вам это, поскольку я его лечил и мне, к счастью, до сих пор удавалось продлить его жизнь. Друг, о котором вы тревожитесь, о котором непременно должна тревожиться такая благородная и великодушная душа, как ваша, сейчас вне опасности. Но его душевное состояние далеко от исцеления, и вы одна можете мне помочь.

– О боже! – бледнея, воскликнула Валентина, молитвенно складывая руки и устремив на врача печальный и глубокий взгляд, какой обычно бывает у тяжелобольного человека.

– Да, сударыня, – продолжал он, – лишь призыв, исходящий из ваших уст, лишь ваше стремление утешить и взбодрить могут залечить его рану, иначе она снова откроется из-за ужасного упорства больного. Ведь он каждый раз срывает повязки, как только рана затягивается. Наш юный друг теряет силы из-за глубочайшего уныния, и я не обладаю достаточно мощным средством против его душевного недуга. Я нуждаюсь в вашей помощи, так не соблаговолите ли вы мне ее оказать?

С этими словами добрый сельский врач, безвестный ученый, который сотни раз в своей жизни останавливал кровь и слезы, взял руку Валентины с почтением и лаской, не без былой галантности, и, считая пульс, поцеловал эту ручку.

Валентина, еще слишком слабая, чтобы полностью осознать его слова, глядела на доктора с наивностью и изумлением, с печальной улыбкой на губах.

– Так вот, дорогое дитя, – продолжал старик, – хотите стать моим помощником и посодействовать исцелению нашего больного?

Валентина молча кивнула, простодушно и с надеждой глядя на врача.

– Итак, завтра? – уточнил он.