Валерий Брюсов. Будь мрамором

Автор посвятил эти антиутопические «сцены будущих времен» «ясной осени 1890 года, когда их образы предстали мне впервые», так что корни замысла надо искать в юношеских тетрадях. В пьесе переплелись две темы, давно волновавшие Брюсова: обреченность техногенной цивилизации в противоборстве с природой и ответственность личности, облеченной неограниченной властью, за свои поступки, от которых зависит судьба человечества. «Фантастика здесь играет роль аллегории», — отметил Л. К. Долгополов, добавив: «Идею будущего города-государства под стеклянной крышей, куда собрались остатки вымирающего человеческого рода Брюсов, заимствовал, как видно из романа К. Фламмариона „Конец мира“ (впервые на русском языке под заглавием „Cветопреставление“ опубликован в 1893 году)»^{38}. Имена героев — Тлакатль, Теотль, Неватль — взяты, как сообщил Брюсов 26 мая 1907 года немецкому переводчику Александру Элиасбергу, «из одного древнеамериканского наречия (и все имеют в этом языке свой смысл)»^{39}. «Найти возможные имена для последних людей на земле было очень трудною задачею, и он разрешил ее остроумно и логично, взяв древнейшие имена, дошедшие до нас, — имена племени майев», — утверждал Волошин^{40}.

Первую публикацию трагедии в «Северных цветах Ассирийских» (1905), еще до раскола в символистах, положительно оценили Белый в «Весах» (1905. № 6) и Чулков в «Вопросах жизни», а также Сологуб в письме к автору: «Эта тема занимала и меня. Я думал развязать ее иначе. Мне мечтался народ, сознательно решившийся придти к своему концу»^{41}. Восторженный отзыв оставил Эллис: «„Земля“ является самым значительным из всего, когда-либо им созданного, соединяя в себе, как в одном магическом фокусе, все самые существенные черты его поэтической личности, всю совокупность приемов его художественного творчества. Мы скажем более: кто не оценил и не полюбил этой мировой драмы, пережитой душой одного человека, тот вообще не способен понять, принять и полюбить поэта Брюсова. […] В титанической постановке вопроса Брюсов почти не имеет предшественников; по силе основного душевного движения, создавшего эту драму, мы можем сравнить его лишь с первоклассными художниками-гигантами, с великим автором „Фауста“. […] Конечно, наша так называемая „критика“ сочтет бредом мои слова по поводу этой драмы; такова несвоевременность и великая несовременность этой драмы»^{42}. Среди позднейших оценок выделяется мнение Лелевича о том, что автор «Земли» «безусловно, наделил каждого героя какой-нибудь чертой своего мировоззрения или мировосприятия. […] Всё это лишь различные лики самого Брюсова. Правда, эти лики враждебны друг другу и противоречивы, но ведь и сам Брюсов состоял из враждебных друг другу противоречий»^{43}. Велико искушение предположить, что не слишком сведущий в символизме напостовец услышал эту мысль от Иоанны Матвеевны или Перцова, помогавших ему в работе.

В условиях разгоревшейся на многих фронтах полемики Брюсов объявил тотальную мобилизацию. «В „Весах“ продолжал ощущаться недостаток бойкого и острого пера, пригодного к стремительным литературным атакам и маневрированию»^{44}. «Цепные собаки» Садовской и Чуковский, далекие от символизма по мировоззрению, годились для высмеивания реалистов из «Знания» и малограмотных газетчиков, но не для внутримодернистской полемики. Этим искусством отлично владела Гиппиус, а сотрудничество такого тяжеловеса, как Мережковский, могло заметно укрепить позиции журнала. Поэтому 31 июля 1906 года Брюсов в письме предложил им и сложившейся вокруг них группе «Меч» (Д. В. Философов, Н. А. Бердяев, С. Н. Булгаков) формальный союз: «Соединив свои силы, мы могли бы завоевать этому журналу и внешний „успех“, и настоящее „влияние“. […] Нам не довольно того, что в „Весах“ будет печататься большее число статей Д. С., Ваших (Гиппиус. — В. М.), Д. В. и Бердяева: мы мечтаем на самом деле о слиянии „Весов“ и „Меча“, о том, чтобы этот „меч“ мог естественно вплестись в эмблему „весов“». Конкретные условия были такими: из семи печатных листов каждой книжки три отводятся под стихи и беллетристику, четыре под статьи, рецензии и хронику, которые делятся пополам между «Весами» и «Мечом»; стороны распоряжаются этим объемом по своему усмотрению, с единственной оговоркой, что редакция имеет право отказаться от материала, который может грозить закрытием журнала (жившие во Франции Мережковские опубликовали там ряд работ, запрещенных в России); «все более значительное из своих произведений» Мережковские отдают в «Весы».