Валерий Брюсов. Будь мрамором

При первой публикации в «Весах» оно входило в пейзажный цикл «В Швеции», но в сборнике «Все напевы» переместилось в раздел «Приветствия», заняв место рядом со стихотворением «Медному всаднику». Брюсов не просто отдал дань политическому врагу России, не просто дал новую оценку тому, кого принято считать авантюристом и неудачником. Он создал мифологический образ Рыцаря Полюса, вневременной облик человека Традиции.

В это время Чулков выпустил брошюру «О мистическом анархизме» с предисловием Иванова «О неприятии мира» и прислал ее Брюсову. Новый отзыв «Аврелия» (1906. № 8) был гораздо более резким: «На страницах г. Георгия Чулкова неопределенные ценности, о сокровенном существовании которых заявлял г. Вяч. Иванов, разменены на медные пятачки газетных фельетонов, и после этого гг. „мистические анархисты“ не могут не признать себя банкротами». Публикации предшествовало откровенное письмо Чулкову: «Я люблю Вас, очень люблю. Этим я хочу сказать, что как человек, как личность Вы мне очень нравитесь. […] Но — странное дело: все, что Вы пишете, мне большей частью бывает не по сердцу. И как писателя я Вас скорее не люблю. Из этого возникает моя „несправедливость“ как критика. […] Боясь быть лицеприятным, я впадаю в другую крайность — я отношусь к Вашим вещам строже, враждебнее, чем отнесся бы, будь Вы моим личным врагом. […] Постараюсь всячески избегнуть этого, разбирая Вашу последнюю книгу. Но в моих отношениях к ней есть все то же непобедимое противоречие. Совершенно определенная дружественность к Вам как к Георгию Чулкову, которого я знаю, как к цельной личности и в этом смысле как „к зачинателю `Факелов`“ борется во мне со столь же определенной враждебностью и к высказываемым Вами идеям, и к той форме, в которой Вы их высказываете. […] Лично мне хочется быть вместе с Вами и вместе с Вяч. Ивановым. Но я решительно не разделяю взглядов, высказанных в книге о неприятии мира и о мистическом анархизме. С этими взглядами, поскольку я критик, я буду бороться»^{14}. 17 октября Брюсов писал Иванову: «В проповеди, затеянной тобой с Георгием Ивановичем, мне видится нечто глубоко гибельное для того движения в литературе, которому я служу. […] Я прямо вменяю себе в долг всеми средствами, вплоть до насмешки, бороться с „мистическим анархизмом“ и твоим „неприятием мира“»^{15}.

Отношения Брюсова с Чулковым стали натянутыми, но порвались только в апреле 1907 года после резкой рецензии на «Земную ось». Объяснения автора: «Надеюсь, что мой отзыв о Вас как о писателе Вы не истолкуете как акт, враждебный Вам как человеку. Наоборот: невысоко ценя Ваши рассказы, я очень люблю Вас как человека»^{16}, — не удовлетворили Брюсова, хотя Георгий Иванович только вернул ему — всерьез или иронически — его собственные слова.

2

Одновременно у «Весов» разгорелась полемика с «Золотым руном»^{17}. «Товарищ Герман» взбесил Соколова, ополчившегося на «не совсем приличные намеки» («купечество» издателя) и «ноту оскорбленного монополизма»^{18}. Новый злой фельетон под той же маской написал Брюсов, продолжавший, тем не менее, сотрудничать в «Руне» до конца 1906 года и периодически читавший там похвалы себе как поэту. «Г. Сергей Кречетов, — говорилось в фельетоне, — наговаривает столько забавных нелепостей, что его патетический ответ не может возбудить ничего, кроме взрывов здорового смеха. […] Обидно, однако, что в журнале, считающем в числе своих сотрудников наших лучших стилистов, редакционные ответы пишутся языком г. Сергея Кречетова!» (1906. № 5). Добил противника памфлет Брюсова «Вопросы» — на сей раз без подписи — где «Золотое руно» было названо «судном без капитана и кормчего» (1906. № 6). Особенно неприятно прозвучали утверждения, что журнал Рябушинского экономит на иллюстрациях.

Соколов снова дал отповедь «товарищу Герману», но она осталась в архиве: дни его как редактора литературного отдела были сочтены. Если Брюсова раздражал «начальственный голос» «тишайшего», по общему мнению, Полякова, то Рябушинский, как он сам говорил, «привык командовать служащими». Ради возможности редактировать журнал богаче, чем у ненавистного Брюсова, Соколов терпел, хотя его хватило лишь на полгода. 4 июля он направил издателю пространное заявление об уходе, разослав копии многим литераторам: «Авторитет знания, опыта и утонченного вкуса Вы подменили грубым авторитетом денежной силы, которой подчинить Вы считали возможным все. […] Не любя Искусства истинной любовью, смотря на него, как на забаву, как на свою личную прихоть, Вы и не уважали Искусства»^{19}. Расчет на уход именитых сотрудников не оправдался: литературная братия посмеивалась над Рябушинским, однако и Кречетов мало у кого вызывал симпатию. «Купчик» не растерялся и уже на следующий день обратился за советом к Брюсову.