Валерий Брюсов. Будь мрамором

«Он вел полемику, — вспоминал Ходасевич, — заключал союзы, объявлял войны, соединял и разъединял, мирил и ссорил. Управляя многими явными и тайными нитями, чувствовал себя капитаном некоего литературного корабля и дело свое делал с великой бдительностью. К властвованию, кроме природной склонности, толкало его и сознание ответственности за судьбу судна». Не Белый ли подсказал ему это сравнение? В «берлинской редакции» «Начала века» читаем: «Шесть лет представляли собою „Весы“ миноносец, с неудержимой отвагой и злостью нападавший на броненосцы тяжелого „Мира Божьего“, „Вестника Европы“, „Образования“, „Русской мысли“, „[Русского] богатства“, на крейсеры — иль газеты. […] Конечно же, капитан — В. Я. Брюсов, С. А. Поляков — ну, конечно же, старший механик; М. Ф. Ликиардопуло — рулевой; Ю. К. Балтрушайтис — стоящий на вахте; я, Эллис, С. М. Соловьев, Садовской — артиллерийская часть». Сравнение понравилось автору, который повторил его еще в двух книгах^{7}.

Вскоре у «Весов» появились потенциальные соперники. В январе 1905 года художник Николай Тароватый начал выпускать журнал «Искусство», задуманный ни много ни мало как продолжение «Мира искусства». Он делался силами молодых модернистов без имени и репутации: Ходасевича, Пантюхова, Гофмана (Брюсов выругал в «Весах» его дебютный сборник «Книга вступлений») — и продержался меньше года. Гибнущий журнал подхватил энергичный Соколов, но спасти не смог. Зато сумел убедить миллионера Николая Рябушинского, баловавшегося живописью и литературой, выпускать с января 1906 года ежемесячник «Золотое руно». «Рябушинский сделал все, чтобы привлечь в свой журнал лучшие символистские и околосимволистские литературные силы. […] В издание были вложены огромные средства. Оформление отличалось вызывающей дороговизной исполнения. Ориентация изначально была задана на самые громкие, самые престижные в своем роде имена. […] По объему и уровню литературного отдела номера „Золотого руна“ не уступали выпускам „Весов“»^{8}.

В декабре 1905 года Соколов познакомил Брюсова с Рябушинским. Какое впечатление произвел на него меценат, мы не знаем, но отзывы петербуржцев о нем были единодушно презрительными — при согласии работать за высокие гонорары. «Казалось, точно он нарочно представляется до карикатуры типичным купчиком-голубчиком из пьес Островского», — вспоминал Александр Бенуа, которого Рябушинский, вознамерившийся «продолжать дело Дягилева», хотел привлечь к руководству «Золотым руном» в качестве аутентичного «мирискусника». Бенуа отказался^{9}. Брюсов поначалу согласился и 31 января на банкете в честь выхода первого номера журнала произнес примечательную речь:

«Тринадцать лет тому назад, осенью 1893 года я работал над изданием тоненькой, крохотной книжки, носившей бессильное и дерзкое название „Русские символисты“. Бессильным это заглавие назвал я потому, что оно бескрасочно, ничего не говорит само по себе, ссылается на что-то чужое. Но оно было и дерзким, потому что открыто выставляло своих авторов защитниками того движения в литературе, которое у нас до того времени подвергалось только самым ожесточенным нападкам и насмешкам, если не считать очень двусмысленной защиты его на страницах „Северного вестника“. Началась борьба, сначала незаметная, потом замеченная лишь для того, чтобы тоже подвергнуться всякого рода нападкам. И длилась она 13 лет, все разрастаясь, захватывая все более обширные пространства, привлекая все более значительное число сторонников. Сегодня, наконец, я присутствую при спуске в воду только что оснащенного, богато убранного, роскошного корабля Арго, который Язон вручает именно нам, столь разным по своим убеждениям политическим, философским и религиозным, но объединенным именно под знаменем нового искусства. И видя перед собой это чудо строительного искусства, его золотые паруса, его красивые флаги, я сознаю, наконец, что борьба, в которой я имел честь участвовать вместе со своими сотоварищами, была не бесплодной, была не безнадежной. Но, вступая на борт этого корабля, я задаю себе вопрос: куда же поведет нас наш кормщик. За каким Золотым Руном едем мы. Если за тем, за которым 13 лет назад выехали мы в утлой лодочке, — то оно уже вырвано в Колхиде у злого дракона, уже стало достоянием родной страны. Неужели же задача нового Арго только развозить по гаваням и пристаням пряди золотого руна и распределять его по рукам. Неужели дело нового издания только распространять идеи, высказанные раньше другими? О, тогда ваш Арго будет не крылатым кораблем — а громадным склепом, мраморным саркофагом, которому, как пергамским гробницам, будут удивляться в музеях, но в котором будет пышно погребена новая поэзия. Я поднимаю бокал за то, чтобы этого не было, я подымаю бокал против всех, кто хочет отдыхать, торжествуя победу, и за всех, кто хочет новой борьбы, во имя новых идеалов в искусстве, кто ждет новых неудач и новых посмеяний»^{10}.