Валерий Брюсов. Будь мрамором

Годом позже, откликаясь на выход первого тома ПССП, Виктор Чернов резко отозвался о том, что восхищало Закржевского: «Любить в любви яростную вспышку первобытной страсти — это значит не идти вперед, к любви будущего, истинно-человеческой, очеловеченной, — нет, это значит возвращаться к атавистическим пережиткам в натуре человека-полузверя, удовлетворявшего властную стихию своего полового инстинкта в атмосфере борьбы и насилия, это значит будить роковые ассоциации любви и ненависти, наслаждения и мук — те роковые ассоциации, из которых вытекает столько отвратительных явлений половой патологии. […] Страшно за человека, когда видишь его возвратившимся к первобытному полузверю»^{61}.

Пристальный интерес к психологии женщины, особенно в экстремальных ситуациях, и стремление проникнуть в нее, вплоть до самых интимных деталей, отличали Брюсова с юности: с одной стороны, можно вспомнить рассказ «С Божьей помощью» (1899), натуралистически описывающий муки роженицы^{62}, с другой — баллады из «Urbi et orbi», в которых любовная страсть неразрывна с физической мукой. Брюсов-прозаик обычно описывал экстремальные ситуации со стороны: «рассказов врача» у него больше, чем «рассказов психопата», — за что Абрамович назвал его «почти фотографом души в моменты плотского экстаза, широко и рельефно снимаемого»^{63}. Около 1910 года Брюсов задумал сборник рассказов «Дыба», о характере которого говорят заглавия намеченных для него произведений: «Рассказ акушера», «Добрый Альд» и «Дворец крови». Судя по проекту титульного листа с выходными данными: «Женева. 1910. Hors commerce[65]», — автор думал выпустить книгу за границей (в России это неизбежно привело бы к запрету и конфискации тиража, к судебному процессу с осуждением автора и издателя), но отказался и от такого варианта^{64}.

Тематику второго сборника рассказов Брюсова «Ночи и дни», появившегося в середине апреля 1913 года, определило, как сказано в предисловии, желание «всмотреться в особенности психологии женской души». Книга прошла не то чтобы незамеченной, но непонятой. Рецензент «Нового времени» Николай Вентцель утверждал: «Жизненной правды в изображении выведенных в „Ночах и днях“ отечественных Мессалин и доморощенных ницшеанок было бы напрасно искать. Но если смотреть на них как на поэтический вымысел, то и тогда радости от них мало: несмотря на попытки автора сделать их интересными, все его яростные и исступленные героини попросту скучны»^{65}. Союзником консервативного критика оказался марксист Лев Войтоловский: «Брюсова занимает не любовь сама по себе, а бьющие в нос эротические яды, все болезненные расстройства любви — крикливые, шумные, безобразно-отталкивающие. […] Брюсов не загрязняет воображения, а холодно копается в им же придуманных уродствах. Его опьяненные вакхическим сладострастием женщины имеют слишком трезвый и скучный вид. В душе их гораздо больше дурной логики, чем пороков и страсти»^{66}. С ними солидаризовался Бальмонт: «Имея лишь внешнюю способность повествования, Брюсов бессилен изобразить в своих рассказах какое-либо живое лицо. […] Женщина — обманщица. Эта столь глубокая и оригинальная мысль, известная всему человечеству с тех самых пор, как оно существует, в особенности обуревает художественный ум Брюсова, и он в каждом из своих рассказов дает иллюстрацию этой безнадежно-банальной и неверной мысли»^{67}. Интересное наблюдение сделал Ходасевич, уклонившись от разбора книги по существу: «Лаконизм брюсовской прозы заимствован у стихов, как и лаконизм прозы пушкинской».

Вернемся к «Русской мысли». «Вы сделали чудеса: весь номер можно читать», — писал Брюсову 17 февраля 1911 года Блок, печатавшийся здесь редко, но значимо: достаточно назвать «Раздумье» и «Шаги командора». «Сознаюсь, что „мотор“ Дон-Жуана меня несколько смущает, и я не вполне уверен, хорошо ли это», — делился Брюсов 29 сентября 1912 года сомнениями по поводу стихотворения. «Относительно „мотора“ Вы, кажется, правы, — ответил автор, — но строфе этой уже около двух лет, а я все не сумел исправить, ничего лучшего пока не нашел»^{68}. «Мотор» остался в стихотворении и попал в пародию Буренина, насмешившую Блока: «Дон Жуан летит в автомобиле, / На моторе мчится Командор».

Добрые литературные обычаи не позволяли без разрешения автора править художественные тексты, хотя порой такая необходимость возникала. 7 августа 1912 года в Петербурге Брюсов встретился с Кузминым, который читал ему свои новые стихи и стихи Всеволода Князева, а через неделю послал и те и другие в «Русскую мысль». Брюсов ответил только 7 сентября, когда корреспондент уже начал волноваться, но зато ответил четко и обстоятельно: