Валерий Брюсов. Будь мрамором

«За что?» — стенали в Мицраиме
Евреи, руки ввысь воздев…
Но с каждым днем неумолимей
Порабощал их Божий гнев…
«За что? — За то, что вы терпели,
Дрожа, насилие и гнет;
Не научили — к высшей цели
Стремиться свой родной народ…
За ужас долгого позора,
За дни презренья к малым сим,
За грех безволья и раздора —
Сегодня целый край казним!»

Оно было сразу опубликовано и несколько раз перепечатывалось в советское время, но во всех случаях, кроме одного, с датой «1915», проставленной Иоанной Матвеевной по цензурным соображениям. «Каюсь, — писала она 22 января 1952 года Д. Е. Максимову, — отнесла я к 1915 году, когда оно 1918 года. Я думаю, Вы согласитесь со мной, что так лучше»^{18}.

Откликом на известие о разгоне Учредительного собрания «уставшим караулом» стали стихи, уже не попавшие в печать:

Страшных зрелищ зрителями мы
В буре дней поставлены; безвольно
Никнут ныне гордые умы,
Для борьбы нет сил, и сердцу больно.
Черным клубом ужас родился
Из надежд великих, — спрут огромный;
Щупальцами жизнь зажата вся,
Впереди — провал, бездонно-темный.
Где давно ль на алых знаменах
Мы читали светлый клич свободы,
Против брата брат, вздымая прах,
Рать ведет, и эта рать — народы.
Встать и грудью смертный путь закрыть,
Что-то прокричать, чтоб все сознали…
Шепчет мысль, что тщетно говорить,
Умер слух, и все сердца — из стали!
Падаешь бессильно; грозный спрут
Восемь лап неимоверных тянет…
Гибель жизни кто переживут?
Для кого счастливый день настанет?
Все равно! Вам, будущим, привет!
Вспомните, что мы, дрожа во мраке,
Ждали, скоро ль брызнет первый свет…
Голос умер… Этот стих — лишь знаки.

Брюсов не возлагал на «учредилку» никаких надежд, но после ее разгона окончательно убедился в диктаторском характере большевистского режима и в его стремлении разрешать политические проблемы исключительно насильственным путем. Его отношение к происходящему окончательно выясняет статья «Наше будущее» с подзаголовком «Литературно-художественный кружок и русская интеллигенция». Здесь он выступил как представитель интеллигенции, вынужденной сосуществовать с новой властью: «События, и события огромного исторического значения, сменяются с быстротой, которую называют головокружительной. Ни в частной жизни, ни в судьбах нашей родины не обеспечен следующий день, и никто не возьмется пророчествовать, что будет с нами через год, через месяц, через неделю. […] Не весело быть зловещим пророком и предрекать дурное, но и не должно закрывать глаза на то, что видишь ясно и явно. Если вообще мрачен сумрак, окружающий настоящее, то черты будущего, выступающие из него, может быть, еще чернее и суровее. Можно с полной уверенностью сказать одно: как бы отчетливо ни повернулся дальнейший ход событий, какие бы нежданные удачи ни ожидали нас на пути, пусть даже исполнятся все самые заветные надежды наших оптимистов, все равно — нам предстоит еще годы и годы переживать тяжелую эпоху. Если даже страшные потрясения нашего времени выведут нас на светлый путь свободы и демократизма, благополучия и преуспеяний, всё равно — последствия пережитых потрясений будут чувствоваться долго и остро». В черновом варианте он выразился еще определеннее, говоря про «безумное ослепление крайних партий», то есть большевиков и левых эсеров.