Валерий Брюсов. Будь мрамором

Оригинальное приветствие армянской делегации описал ее участник — композитор Аро Степанян. «На сцену вышли трое — с таром, кяманчой и дафом[99]. […] Внимание зала сосредоточилось на них. […] Звучит, звенит песня, сладостная, такая проникновенная… Гехарик[100], кажется, сам превзошел себя — поет он свободно и взволнованно. […] Кончили. Поднялись с мест, и под хлопки тысяч людей гехарик берет кяманчу и направляется со сцены к залу. На какое-то мгновение аплодисменты затихают, зал недоуменно смотрит: гехарик спускается, подходит к юбиляру, опускается на колени, не проронив ни слова, молча склоняется перед ним и кладет к его ногам свою кяманчу… Ведь по старинной традиции саз, кяманча ашуга, потерпевшего поражение в состязании, принадлежит победителю! Брюсов встает: ему известны все детали этой старинной ашугской традиции. Он встает и поднимает гехарика. Они обнимаются… От волнения на глазах поэта показались слезы… Неожиданной и необычной оказалась эта дань уважения и любви к поэту»^{69}. Символическим жестом дело не ограничилось: юбиляру было присвоено звание Народного поэта Армении, чему он был искренне рад.

4

Последний год своей жизни Брюсов начал, как и все остальные, в трудах. Готовил к печати «Меа», трехтомное собрание стихов для Госиздата (в конце 1922 года там вышел «Кругозор» — «изборник», построенный по тематическому принципу), переводы из Эдгара По для «Всемирной литературы», где годом раньше появилось итоговое издание Верхарна^{70}, учебник «Основы стиховедения», сборник трудов ВЛХИ «Проблемы поэтики», открывавшийся его статьей «Синтетика поэзии» о поэзии как способе познания. 10 марта Совнарком, «признавая необходимым обеспечить ему возможность сосредоточиться на творческой научной и литературной работе», назначил поэту персональную пенсию «в размере полуторной высшей ставки тарифа ответственных работников»^{71}. Жить пенсионеру оставалось семь месяцев.

В конце января член правления Всероссийского союза поэтов Николай Захаров-Мэнский начал закулисную кампанию с целью «продвинуть» Брюсова в председатели ВСП — вероятно, рассчитывая укрепить этим и свое положение. 4 марта он писал Валерию Яковлевичу: «Группа, насчитывающая 100 московских поэтов, обратилась ко мне с просьбой переговорить с Вами относительно возвращения Вашего на пост председателя центрального правления союза. Это место и по праву и по закону принадлежит Вам — крупнейшему и уважаемейшему из русских поэтов». Однако 28 марта надежды Захарова-Мэнского рухнули: «Меня редко охватывало такое отчаяние, какое охватило, полонило меня после получения Вашего письма с отказом. […] Вы — то имя, вокруг которого соединились все. Вы — и крупнейший русский поэт, и литератор, равного которому или хотя бы близкого по значению — нет в Москве. Вы должны быть председателем союза — должны»^{72}. Брюсова это, похоже, не волновало.

Автограф стихотворения Валерия Брюсова «ЗСФСР». (19 января) 1924. Собрание В. Э. Молодякова

И тут начался самый удивительный роман в его жизни — почтовый. 19 или 20 апреля Валерий Яковлевич получил письмо из города Изюм Харьковской губернии от Ирины Ивановны Шевцовой, двадцатилетней девушки, сочиняющей стихи: «Если Вы мне напишете хоть 2 строчки, я, кажется, сойду с ума от радости… но если заставите разочароваться — тоже сойду с ума». Раньше писем со стихами приходили мешки, теперь их стало много меньше, хотя в те же дни из Владивостока был получен сборник «Уступы» с надписью: «Великому мастеру от подмастерья. Арс. Несмелов 9 апреля 1924»^{73}. Обычно игнорировавший подобные письма, Брюсов ответил Ире (сохранились черновики): «20 лет, сами по себе, вещь более чем хорошая. Мне — 50, что Вы, может быть, знаете. Когда мне было 20, я думал, что это — конец жизни. Теперь этого никак не думаю, но все же завидую Вашим 20 годам. Право, поменялся бы с Вами жизнью и согласился бы быть в Изюме на Донце». Пораженная самим фактом ответа, Ира продолжала писать восторженные, немного наивные, но отнюдь не глупые письма, без малейшей примеси литературы, что, видимо, нравилось Брюсову — вкупе с «эффектом вагонного попутчика». Он рассказывал о своей жизни, посылал книги и новые стихи и даже сравнил свою заочную знакомую с Навзикаей из «Одиссеи». Обо всем этом мы знаем только из ее ответов, поскольку письма Брюсова пропали, как пропала и сама Ирина Шевцова. Последнее письмо (всего их было 10) она написала 12 сентября. Ответить на него Валерий Яковлевич, судя по всему, не успел^{74}.