Валерий Гаврилин

«Одним очень всё понравилось — и музыка, и постановка, и «такое прочтение» Куприна, а другим — нет, не принимают такой балет — как я называю, «половой» (многое происходит на полу), — отмечала Наталия Евгеньевна. — Может быть, сыграло роль то, что в первом отделении было несколько номеров с откровенно эротическим уклоном <… > Третий раз я смотрю этот спектакль <6 марта 1986 года > — и в этот раз спектакль был очень хорош. С таким настроением, нервом! Валерию балет очень понравился. Сколько бы раз он ни шёл, мы всегда ходили на спектакль. И каждый раз он был взволнован, восхищён и постановкой, и исполнителями. Андрею Гордееву — Ромашову он написал: «Милый Андрей! Спасибище Вам огромное за то счастье и слёзы, которые рождены Вашим изумительным Ромашовым. Давно-давно не испытывал я ничего подобного. Это то чудо, на которое способен лишь огромный талант. Я желаю отныне, чтобы всё, что ни есть на свете, было бы Вам в помощь. Ваш

B. Гаврилин. 23. IV. 86 г.» [Там же, 351].

За неимением других, в частности видео- и нотных материалов, приведём свидетельство балетоведа Н. Е. Аркиной: «Спектакль Эйфмана соединил в себе реальность и фантазию, явь и наваждение. Контраст смысловой, жанровый, стилевой — одна из главных красок этого спектакля. Музыка В. Гаврилина по духу своему удивительно близка повести А. Куприна. Романсово-песенное начало, марши сочетаются здесь с подлинным трагизмом. Щемящая грусть, звучащая в теме матери, теме, которая сопутствует образу героя на протяжении всего спектакля, цементирует музыкальную драматургию балета. Это тема одиночества юной души, вступившей в конфликт с окружающей грубостью, жестокостью, пошлостью.

Спектакль Б. Эйфмана многопланов, изобилует смелыми переходами от обобщённых картин жизни к эпизодам жанровым, от патетики к гротеску, фарсу» [42, 431].

29 декабря 1989 года балет с огромным успехом прошёл в Париже, в Театре Елисейских Полей. Так, парадоксальным образом, музыка Гаврилина, изначально не имевшая отношения к балету, обретала известность за рубежом именно благодаря балетным постановкам.

Однако самого автора иностранные успехи не очень интересовали, для него главным было поправить здоровье, чтобы успеть завершить всё начатое. В июле 1986 года он отправился с этой целью в Дом творчества «Репино», но там слёг от простуды и болей в спине, к тому же опять начались сильные головокружения. Не покидало мрачное настроение: «Мне необходимо видеться с близкими людьми, как Вася Белов, потому что здесь, в Репине, да и в Ленинграде, среди наших музыковедов и музыкантов, я перестаю ощущать себя человеком искусства. Я здесь как кегля какая-то» [21, 359]. Мысль о неприятии ленинградской музыкальной общественности была вполне серьёзной и последовательной: Гаврилин неоднократно подавал заявление о выходе из состава правления Союза композиторов, но просьбу эту не удовлетворяли.

К Новому году самочувствие немного улучшилось: 17 января 1987-го Валерий Александрович впервые за долгое время сел за рояль. Решились и некоторые бытовые вопросы: младшие Гаврилины переехали в трёхкомнатную квартиру на Ленинском проспекте (до этого жили в том же доме, что и старшие, но в коммунальной квартире). А глава семейства стал всерьёз задумываться о том, чтобы приобрести государственную дачу. Отправили письмо в обком партии — и весной получили домик в посёлке Репино. Был он холодным, сырым и неуютным, но зато лес рядом. Гаврилин снова обустроил свой кабинет, повесил портрет Шукшина на самом видном месте, и начали привыкать потихоньку к новому месту — забывать Остров.

В 1988 году Валерий Александрович принял приглашение участвовать в XIX Республиканском фестивале искусств в Великом Новгороде. Авторский вечер прошёл в местной филармонии. Бессменные пианисты из Риги исполнили «Зарисовки», сёстры Рузанна и Карина Лисициан великолепно спели дуэтный вариант «Вечерка». Это был ещё один триумф композитора. Но, конечно, помимо концертного зала ему обязательно нужно было посетить Ярославово дворище, увидеть знаменитую церковь Параскевы Пятницы. В общем, домой Гаврилины вернулись вполне довольные своей поездкой. Правда, в Ленинграде их ожидало тревожное происшествие.

Маленькая Настя, ночевавшая с 4 на 5 марта у бабушки с дедушкой, вдруг закашлялась и начала задыхаться. Вызвали скорую — ложный круп. Сказали, что нужно везти в больницу. «А как мы без матери можем это решить? И теле-фона-то у них нет! Отказались. Сделали ей укол в вену. Сняли приступ, — вспоминает Гаврилина. — Я помчалась на такси на Ленинский проспект за Ирой, а Валерий остался сидеть на диване, держа Настю на руках. Когда мы с невесткой приехали к нам на Пестеля, Валерий сидел всё в той же позе, а Настюша спала. <… > В эту ночь мы решили: детям нужно срочно переезжать в центр, как можно ближе к нам» [21, 373].

И скоропостижно продали свой «дом на острове» — поменяли детям квартиру. Теперь они жили рядом (на Рылеева), к тому же — с телефоном и с детским садом под боком (на Ленинском проспекте таких благ не было).