Валерий Гаврилин

Кстати, увлечение театром с каждым годом становилось всё сильнее. В 1960 году, например, Гаврилин посетил все спектакли гастролирующего «Современника», а некоторые — даже по нескольку раз. Многократно смотрел «Голого короля» Е. Шварца, прекрасно знал и очень любил творчество этого драматурга. Через 40 лет Наталия Евгеньевна обнаружила в архиве очерк под названием «Есть театр». Этот восторженный опус Гаврилин посвятил любимому «Современнику»[56]. Об актёрах он писал: «Труппа очень богата настоящими талантами, в ней нет безликих. Она сейчас напоминает букет распускающихся цветов. Вне всякого сомнения, они расцветут в полную свою красу <…> их чудесный аромат, несущий в себе свежее, прекрасное, настоящее и новое, будет вызывать у людей самые нежные чувства, самые лучшие мысли и самые твёрдые намерения. Но об этом надо много… Поэтому — после» [19, 16].

Разумеется, композитор, столь неравнодушный к искусству Мельпомены и Талии, просто не мог не писать музыку для театра — и уже в студенческую пору создал ряд сочинений.

История такова: в 1959 году Гаврилин поехал в первую свою фольклорную экспедицию — на Псковщину. Одним из пунктов назначения была Опочка. В этот город он влюбился с первого взгляда: «река Великая, клубника, земляника» — писал супруге 9 июня [21, 41]. Наталия Евгеньевна вспоминает: «Узнав от художественного руководителя Опочецкого дома культуры, что драматический коллектив получает звание Народного театра, а режиссёра у них нет, он сказал, что знает такого режиссёра. По возвращении в Ленинград Валерий заговорил об этом с Ольгой Яковлевной. Он был убеждён, что эта работа — для неё. Так оно и оказалось впоследствии: она возглавила этот театр в 1959 году и проработала там до 1962 года» [21, 42].

Итак, сотрудничество композитора и режиссёра, начатое в Ленинграде, продолжилось тремя спектаклями в Опочке.

К сожалению, из ранней театральной музыки сохранилось не так много — большинство рукописей были утеряны. До наших дней дошли два манускрипта: клавир «Так женился Копачи» по пьесе венгерского драматурга Ласло Таби и партитура «Бронепоезд 14–69» по Вс. Иванову.

Скажем несколько слов о «Женитьбе Копачи». Быть может, для Гаврилина, которому в консерватории не позволяли писать так, как он чувствует, театр оказался на тот момент единственной отдушиной. А здесь ещё и водевиль, незамысловатый сюжет, простые тексты и возможность работать с близким по духу режиссёром. Композитору, с юношеских лет влюблённому в театр, такая перспектива показалась заманчивой.

Для водевиля в одном действии он создаёт семь номеров: вступление, «Песенку Копачи» («Я никогда в любви удачи / Не знал во сне и наяву/ Я мог бы жить совсем иначе / Но я иначе не живу»), номер старого слуги («Я в этом доме двадцать лет служу / И двадцать лет за чистотой слежу»), «Песню Марики» («Я в щёлку дверную глядела не раз / Зайти не решалась сама / И пара задумчивых ласковых глаз / Меня здесь сводила с ума»), фокстрот, дуэт влюблённых и финальную песню («А за окном в огнях ночных сияет / Любимый, любимый, весёлый Будапешт»).

И музыка эта производит фурор! «Он принёс такую прекрасную, яркую музыку, — вспоминала О. Я. Штейнберг, — что исполнители в неё влюбились и через три репетиции под руководством автора неожиданно вполне прилично запели» [42, 113]. За свой труд молодой автор получил первый гонорар — 40 рублей. На клавире значился номер опуса — 38 и дата — февраль 1959 года.

Итак, было вдохновение — и создал блестящую музыку за короткий срок. Но так случалось не всегда: как правило, Гаврилин вынашивал свои идеи довольно долго. И если замысел в итоге разочаровывал, он отказывался от него. А порой просто не хватало сил и времени.

Для достижения результата в работе над спектаклем «Бронепоезд 14–69» Ольге Яковлевне пришлось предпринять ряд усилий: «Валерий обещал мне написать музыку. Но когда я почувствовала, что дальше обещаний дело не идёт, пошутила: «Вот запру тебя в Доме культуры и, пока не напишешь, — не выпущу!» Как ни странно, он согласился. Я его действительно заперла. Дочка Наташа намекнула, когда прошло часа два: «Он, наверно, проголодался». Я его проведала. Музыка была написана. И какая! Когда слушали, можно было ощутить, что хоронят великого человека. Потом, в Ленинграде, в ТЮЗе, она прозвучала в спектакле «После казни прошу». Им была написана очаровательная лирическая музыка для дуэта в спектакле «20 свадеб в один год», озорная частушка к спектаклю «Походный марш» (потом она прозвучала в фортепианной миниатюре)» [42, 116].

Однако на сей раз студенту Гаврилину гонорар не полагался — и тогда режиссёр Штейнберг расплатилась с ним… меховой ушанкой, купленной на опочецком базаре.