Валерий Гаврилин

В те дни её супругу предстояло сделать ещё один серьёзный выбор — к кому пойти учиться в аспирантуру. Была возможность записаться к Шостаковичу: любой начинающий композитор счёл бы это за великую удачу, но Гаврилин подал заявление к Евлахову, чем вызвал в консерватории большой скандал.

Наталия Евгеньевна недоумевала: «Не понимая, почему он сделал такой выбор, я спросила его об этом. И услышала в ответ: «Вот ты могла бы свои работы показывать Карлу Марксу? [Для меня как историка тогда высший авторитет.] А потом, Орест для меня столько сделал, чтобы я остался в Ленинграде, — неудобно!».

В одном из интервью Валерий Александрович признавался: «Почему же всё-таки я пошёл учиться не к нему, а к Оресту Александровичу Евлахову? Да потому что испугался, наверное. Это я сейчас хорошо понимаю. А тогда…» [19, 379].

Вероятно, причин всё-таки было несколько. Г. Г. Белов, обучающийся в аспирантуре у Шостаковича, рассказывал, что Евлахов специально срочно организовал экзаменационную комиссию, чтобы Гаврилин получил композиторский диплом и кафедра смогла рекомендовать его в аспирантуру именно к Дмитрию Дмитриевичу. А потому Орест Александрович, вероятно, не одобрил выбор своего ученика.

В разговоре с Геннадием Беловым Гаврилин более откровенно обозначил свои мотивы: «Вряд ли он всегда сможет к точно намеченной дате приезда Дмитрия Дмитриевича (из Москвы в Ленинград для занятий с аспирантами) написать какое-то обязательное число страниц. Для него, Гаврилина, говорил он, процесс сочинения музыки очень непредсказуем, и придерживаться такого регламента, что раз в месяц (а то и два раза) нужно отчитаться демонстрацией какой-то музыки, для него неприемлемо. А Орест Александрович уже знает об этом, и ему, Гаврилину, общаться с ним творчески будет проще.

Я думаю, что другой причиной, — отмечает Белов, — о которой мой друг умолчал, стало то, что к этому времени уже вполне сформировались его оригинальные творческие установки, а они в чём-то противоречили школе Шостаковича. Автор «Русской тетради» представлял себе иные горизонты своего творчества и, боготворя Дмитрия Дмитриевича, боялся его разочаровать» [45, 84].

Так или иначе, Гаврилин остался в классе у Евлахова, и учёба поплыла дальше. С сентября 1964 года он стал преподавать композицию и музыкально-теоретические дисциплины в училище при Ленинградской консерватории — это было его первое официальное место работы.

Композицию Гаврилин вёл до 1973 года. У него было девять учеников, двое стали членами Союза композиторов.

В числе студентов Валерия Александровича — Николай Лебедев и Александр Михайлов, Геннадий Чесноков и Сергей Быковский, Ян Островский и Арнольд Неволович… Судьбы их сложились по-разному. Лебедев работал в Москве, а в 2000 году скоропостижно скончался, рано ушёл из жизни Быковский (Гаврилин был на его панихиде в 1998 году). Михайлов уехал в Софию, Островский отбыл в Израиль. Чесноков остался работать в Петербурге, а Неволович переехал оттуда в 1997 году в Любек.

Каким был их Учитель? Пусть студенты расскажут сами.

«Его у нас в училище все обожали — смотрели на него буквально как на святого. А тут вдруг — идёт этот святой по коридору и что-то жуёт: он всегда что-то жевал на ходу, даже поесть было некогда. А потом как засядет в класс, так до самого вечера. Мы все недоумевали: зачем этому гению на нас своё драгоценное время тратить? И при этом скромнейший был человек, даже представить себе трудно.

Тогда его у нас много исполняли — в студенческих программах», — рассказывает В. П. Александрова [42, 157].

Н. С. Лебедев озаглавил свои воспоминания «Талант его был поистине заразительным»: «Впервые я увидел Валерия Александровича на премьере его вокального цикла «Немецкая тетрадь» в зале Ленинградского Союза композиторов. Гаврилинская «Немецкая тетрадь» выделялась большим своеобразием и яркостью, что позволило некоторым назвать его вторым Свиридовым. Выглядел тогда Валерий Александрович очень романтично: удлинённые волосы, кутал шею шарфом, как Антон Веберн в военное лихолетье.

Преподавателем Гаврилин был, в силу своей чрезвычайной одарённости, замечательным. Всё в нём излучало талант. Щедро импровизируя, он мог превратить жалкий эскиз в великолепный материал для сочинения. Это очень развивало фантазию учеников, ведь обычно творческий полёт тормозится отсутствием мастерства. Он умел передать часть энергии, и это было очень ощутимо: после общения с ним работалось как-то яростно, появлялась одержимость, нечто вроде творческого фанатизма.

Надо сказать, что Валерий Александрович очень строго относился к своим ученикам (тем, разумеется, кто хотел учиться и преуспеть). Им была создана своего рода потогонная система, которая позволяла ученику максимально мобилизоваться. Работать надо было, по требованию Валерия Александровича, всё свободное время, исключая короткий сон, причём сон мыслился по Джеку Лондону, то есть 4 часа в сутки» [45, 157–158].