Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады

– У Ободзинского нет образования! – внезапно подошел к их столику и невежливо вклинился в разговор конферансье Алов.

– И что? – ощетинился Гриша. Ему не понравилось вторжение: опять Алов набрался. – Мы все были без образования.

– Да, но мы пошли в консерваторию и закончили ее! – вспомнил Осипов.

– Известными мы стали до нее и без нее!

– А на пластинках вы появились с ней! – снова вмешался Алов. – А ему что на пластинках писать? Поет Валерий Ободзинский?

Спор зашел в тупик, и все посмотрели на Олега Лундстрема. Когда-то, проголосовав, они выбрали его руководителем, и сейчас этот голос зачастую становился решающим.

– Любой шаг таланта может как подвигнуть к вершинам славы, так и опустить в пропасть забвения. Для первого нужно напряженно трудиться, для второго не делать ничего. А Валерий трудиться умеет.

Глава XX. Первые пластинки 1966

Прохожие удивленно улыбались, глядя на молодого человека, который, засунув руки в карманы и задрав к майскому небу голову, то ли шел, то ли танцевал посреди тротуара. Он спешно делал несколько шагов вперед, затем, крутанувшись на месте, переходил на шаги с подскоком, словно танцуя польку. «Танцор, репетирующий перед работой? Или влюбленный, который не может сдержать чувств?» – терялись в догадках окружающие.

Внезапно, будто подобрав нужные па к своему настроению, все так же, не вынимая рук из карманов, он стал насвистывать жизнерадостную мелодию. Выходило это так весело и задорно, что кто-то из проходивших мимо захлопал.

Так, концертируя на ходу, Валера шел по улице Станкевича в направлении бывшей англиканской церкви, где теперь располагалась всесоюзная студия грамзаписи, – фирма «Мелодия». Сегодня его имя впервые появится на пластинке! Ничего, что это вокализ. Пусть без слов, но это первая песня принадлежащая именно ему!

Яркое солнце, прозрачное, уже почти по-летнему синее небо и песня, которую он споет так, как никто не ждал, – все заставляло мечтать! Валера несколько раз прослушал записи «соперников» – Магомаева и Хиля. Однако уверенность, что он может спеть не просто лучше, а интереснее и оригинальнее, не покидала его.

И Хиль, и Магомаев пели в академичной манере, со всеми этими слоговыми – а-йа-йа-йа, э-йэ-йэ-йэ, о-го-го-го, превращавшими песню в упражнение по распевке сольфеджио. Валера же хотел добиться полного слияния замысла Аркадия Островского, написавшего песню разлихого ковбоя, скачущего на своем мустанге по прерии и мечтающего вернуться домой к своей Мэри, и той богатой палитры джазовой импровизации, которая доступна оркестру Лундстрема.

Валера использовал звукоподражательную технику исполнения йодля, придумывая фразы своего вокализа словно осмысленную речь: выделял главные по смыслу «слова», показывая начало каждого предложения, кульминацию и угасание фразы. Он отказался от четко-дробного, академичного пропевания слогов, заменив это плавным легато вокальной речи. Интуитивно он чувствовал, что академический вокализ – это нечто неполноценное по сравнению с песней. Будто этюд на фоне инструментальной композиции. Да! Нужно спеть так, словно это песня, просто на незнакомом слушателю языке. Хотя почему незнакомом? Это же американский ковбой! Пусть будет этакий диалект английского.

Он несколько раз спел вокализ перед зеркалом, сделав легкие придыхания перед ударными гласными и чуть смягчив «р» кончиком языка. Казалось, все хорошо. Валера был почти доволен, но все же что-то не давало покоя. Понимание настигло в последний день, когда он вышел из дома, направляясь записывать первую песню. Вступление! Вот оно! У Хиля оно было вокальным – а-йа-йа-йа. Магомаев добавил нотку импровизации сонорным пением, промычав первые такты мелодии. А что сделает Ободзинский?

Валера сам не заметил, как начал вышагивать в ритме мелодии, звучавшей в голове. Вот после долгих гастролей, усталый, соскучившийся он спешит домой, где ждет Неля. Сияет солнце, поют птицы, улыбаются люди. Все радуются вместе с ним его возвращению домой. Руки сами собой опустились в карманы брюк, плечи развернулись, взгляд расслабленно заскользил по сторонам, шаги стали скорыми, но при этом легкими, танцующими. Вторя птицам вокруг, Валера начал насвистывать «Возвращение домой». Точно! Художественный свист в стиле «Блюзетты» Тутса Тильманса!

Когда отворил дверь в большую студию на первом этаже, где уже собрались музыканты оркестра, не испытывал ни малейшего волнения. Словно наполненный гелием шарик, он парил в завтрашнем дне. Дне, когда вокализ в исполнении Ободзинского будут слушать в каждом доме Советского Союза.

– Кто это? – ошарашенно расспрашивал молодой песенник Леонид Дербенев. – Да ответьте же наконец!

Однако окружающие отвечать не спешили. Необычная фразировка и легкое, виртуозно-воздушное исполнение будто загипнотизировало слушателей.

– Ла-ло-ла-лура лалура-лалора, ла-ло-лоло-о-о, ла-ло-ла-лура лалура-лалора юга-ра-гари-и-и-и! Йа-ру-ааа да-ло-ра да-най-да…

И даже, когда смолкли последние такты мелодии, некоторое время стояла тишина. Первым нарушил ее Владимир Дмитриевич Рыжиков: