Валерий Попенченко

— Никак нельзя. — Ей трудно было объяснить, что значил этот день для нее и, прежде всего, для ее сына. Ведь они ждали его целых семь лет. В этот день во Дворце спорта должен был состояться последний акт большой боксерской премьеры и в главных ролях, что называется, гвоздем программы, была встреча прославленного поляка Тадеуша Валасека и Валерия Попенченко.

Старый профессор понял чувства матери, успокоил ее, тем более, что и сам оказался болельщиком бокса.

Валерий был на сборах под Москвой, она не хотела сообщать ему об операции, зная его характер. Боялась за него, возьмет ли он реванш за недавнее обидное поражение в Лодзи. Многие сомневались. Пресса воздерживалась от прогнозов. Мать твердо верила — возьмет!

Вечером, накануне соревнований, в подмосковном доме отдыха Борис Лагутин сидел за шахматами с Валерием. Валерий волновался. Тогда встреча с Тадеушем Валасеком значила для него очень многое…

— Борис, к телефону, — позвали ребята.

Звонили из Москвы. Сквозь шум и треск в трубке Борис услышал мой взволнованный голос:

— У Валерия мать положили в больницу. Готовят к срочной операции. Боря, поговори с Валерием, подготовь его.

— Постараюсь…

Борис вздохнул и опустил трубку на рычаг. Потом медленно пошел наверх, к Валерию…

Каждый день Валерий бывал у мамы. Они подолгу говорили обо всем, только не о предстоящем бое и операции.

За несколько часов до боя мы с Валерием вновь были у Руфины Васильевны. Я видел, как он волновался, с трудом скрывая свои чувства. Его выдавали глаза и руки, красные от мороза, они предательски нервно теребили полы белого халата. Он не знал, куда их деть. Он смотрел на ее осунувшееся лицо, на лихорадочно блестевшие запавшие глаза и не думал о своем бое, все мысли были о «бое», который предстояло выдержать матери.

Он почти не слушал ее, она шутила и даже смеялась. Чего это ей стоило, он отлично понимал, ведь завтра решится все… Глаза предательски повлажнели, сухой комок сдавил горло. Еще секунда, и он бы как мальчишка расплакался.

— Тебе пора, иди, сынок, перед боем нужно отдохнуть… Все будет хорошо. Ты победишь! — и, помолчав, добавила: — Я буду с тобой… Мы оба победим.

С тяжелой душой уходил Валерий. Перед ним все время стояло лицо матери и ее глаза, полные тревоги.

…Когда аплодисменты заглушили голос диктора, сообщавшего, что победил Попеиченко, Борис Лагутин не мог усидеть на месте.

— Ты понимаешь хоть, что ты сделал? — радостно трепал он Валерия по плечу. — Дай руку! — Лицо его выражало неподдельную радость и торжество. И, всматриваясь в мужественное лицо друга, Валерий подумал:

«Да, Борис, твоим братьям есть «делать жизнь с кого».

После боя, наскоро приняв душ, еще не остывший, разгоряченный, Валерий, отказавшись от участия в чествовании, на такси помчался в больницу…

После операции мать как бы сквозь дымку тумана, рассеивающего наркоз, словно издалека услышала бодрый голос профессора: «Ну, как дела, мать боксерская? Молодцом, молодцом! Теперь мне понятны секреты Попенченко — откуда у него такая смелость и выдержка».

С легкой руки профессора ее с тех пор все величали не иначе, как «мать боксерская»: и нянечки, и сестры, и сопалатницы.

…Воспоминания. Их много. Она помнила и торжественную встречу в Шереметьеве, цветы, праздничные лица, когда неожиданно оказалась в центре внимания репортеров. Как сыновей встречала всю сборную, которая спускалась по главному трапу. Вот Борис Лагутин с усталым лицом, с наклейкой над бровью. Стасик Степашкин со следами синяка под глазом. Где же Валерий? А Валерий, хотя и схитрил, стараясь пройти незамеченным, — он спустился по запасному трапу — все же оказался в объятиях неистовых болельщиков. С трудом про билась мать к сыну. Она жадно всматривалась в его глаза, ощупывала его лицо, руки… Все было в порядке. Ни единого синячка, словно и не было большого боксерского марафона. Как во сне от счастья, она подпевала ребятам, которые под аккомпанемент гитары вездесущего запевалы сборной Бориса Курочкина тут же на площади около аэровокзала устроили импровизированный концерт. Как во сне, она слышала речи на митинге и речь своего сына. И только шептала: «Валера! Сын!.. Вот и дождалась я этого дня…»

…Утром Валерий встал и подошел к окну. Мать не вольно залюбовалась сыном. В коротких боксерских трусиках, босиком, он подошел к кубку и как бы не веря, что это уже не сон, а наяву, осторожно поднял полу метровую чашу, погладил золотую фигурку боксера с поднятой рукой…

Вот уж даже во сне никому никогда не снилось, что этот кубок перекочует в Москву, сюда, на улицу Щепкина.

— Ма! А ведь его не имели, когда были любителями, ни Джо Луис, ни Ласло Папп, ни Паттерсон[5], ни даже Кассиус Клей[6], — Валерий помолчал, думая о чем-то своем…

Да, он немало попутешествовал, этот кубок, вручаемый лучшему боксеру мира. Дно его чуть истерто, покрыто ссадинами и царапинами, как ноги путника, ходившего за тридевять земель. Кубок имени Вэла Баркера побывал в США, Южной Африке, Великобритании и Италии. И, наконец, получил новую прописку и нового хозяина, на четыре года.