Валигура

Неприятное молчание царило для того, кто его первый должен был прервать. Плвач достаточно покорно поклонился, сразу посмотрев, не увидит ли в группе напротив дядю и неприятеля, Тонконогого.

Его здесь не было, потому что не спешил столкнуться с этим двоюродным братом, с которым вёл непримиримую вражду. Плвачу также полегчало, когда не нашёл его, и начал звать Лешека.

– Я здесь и пришёл на призыв, – воскликнул он, – вам и духовным отцам нашим всегда охотно послушный.

Лешек, склонный во всём видеть хорошее и смягчать любые ситуации, сразу бросился его обнимать, что Плвач принял с некоторым колебанием. Он чувствовал, что был недостоин этой любезности. Точно для побуждения к более свободной беседе, заговорил епископ Иво, сказал что-то нейтральное Лешек, другие начали вмешиваться, подошёл и Конрад. Дали знак Плвачу, чтобы сел на лавку, что он не без колебания вынуждено сделал, по той причине, что сидеть не любил, не умел, а ему было необходимо всё время быть в движении. Глаза его бегали также неспокойно по лицам и он постоянно по привычке плевал, хоть с этим отворачивался то в ту, то в другую сторону.

Лицо Лешека сияло от радости. Прибытие Одонича было половиной победы. Он отвёл его в боковую каморку, обняв рукой и проявляя великую любезность.

– Хорошо, что ты прибыл, ибо знаешь, – сказал он, – что я вам обоим желаю добра и с Владиславом старшим хочу помириться.

Владислав гневно содрогнулся и потряс руками, желая показать, как мало в это верит.

– Вы должны помириться, – продолжал далее князь краковский, – но и моё дело с твоим шурином должно разрешиться. Он поступил не как мой подданный, но как враг.

Плвач отрицал бормотанием.

– Всё бы я простил, но Накло!

Одонич пожал плечами и быстро вставил, расставляя широко руки:

– Накло! Накло! Он всегда принадлежал к Поморью!

– Кривоустый давно его завоевал и отнял у него. Он должен быть моим. Не отдаст по доброй воле, возьму силой.

Плвач сильно покраснел и два раза сплюнул, заикнулся, не хотел отвечать.

– Скоро прибудет Святополк? – спросил Лешек.

Плевок повторился и, прежде чем Одонич процедил ответ, вытер бороду и усы и, должно быть, с трудом находил голос.

– Не знаю, – сказал он, – приедет. Но когда? Дадут знать, я его давно не видел.

Удивлённый Лешек посмотрел на него.

– Кто же знает, если вы не можете сказать?

– Нужно послать, спросить.

Он немного осёкся.

– Святополк боится, ему донесли, что на него все рассержены, предубеждены, что для него прощения нет. Что же?

Боится?

И Одонич, не в состоянии спокойно устоять на месте, начал прохаживаться перед Лешеком, ища углов, куда бы плюнуть.

Он был смешан, не поднимал глаз.

– Владислав, – сказал Лешек, всматриваясь в него, – вы должны знать меня лучше Святополка, знаете, что я скорее склонен к прощению, чем к осуждению. Святополку тут нечего бояться, а если не появится, может больше бояться. Вы пошлите от себя к нему курьера, чтобы нас здесь напрасно не держал.

– Я? Я? – отпираясь, воскликнул Плвач. – Я? Нет! Вы пошлите, имеете право.

– Вы говорили, что он обещал прибыть? – спросил после короткого молчания Лешек.

– Думаю, думаю! Наверное! Прибудет, хоть боится! – сказал поспешно Плвач. – Приедет, хоть колеблется.

Он опустил глаза и голову и ещё раз подтвердил:

– Наверняка приедет. Что ему делать – один против всех.

Князь, успокоенный этим, замолчал.

Из тесной каморки, в которой было постелено Лешеку, он снова вошли в комнату к собравшимся князьям и епископам.

Те с каким-то недоверием и любопытством поглядывали на Плвача, он же, чувствуя эти колющие его взгляды, неспокойно извивался под ними. Любой более громкий голос раздражал его и он поворачивал голову, прислушиваясь. Он чувствовал здесь себя чужим среди неприятелей, только на Конрада несмело украдкой поглядывал, но тот избегал его взгляда.

Епископ Иво, внимательней смотрящий на людей и чувствующий даром Божьим, что делалось в их душах, из присутствия Плвача заключал нехорошее, хоть Лешек был ему рад без меры и с особенной нежностью старался его ободрить. Не отвечая на это равной любезностью, Плвач ходил как волк, постоянно опуская взгляд, бормоча и скрываясь от краковского князя.

Он ещё беспрерывно поглядывал на дверь, боясь, как бы не вошёл Тонконогий, который также не очень хотел спешить к тому непримиримому племяннику. Поскольку никаких переговоров в этот день не было, все разошлись по своим избам и углам. Прибывшие из Тшемешно к архиепископу и князю с жалобами, просьбами и подарками цистерцианцы заняли почти всё послеполуденное время.

Плвач уже не показывался в этот день, отговариваясь усталостью. Поздно ночью с тыла вошёл к нему Яшко. Одонич, который лежал и дремал на постлании, испугался, когда услышал, что подходит чужой человек, которого ему объявил оруженосец, опасался, не зная чего, подозревая в предательстве, потому что у самого в сердце оно было.

Он не сразу вспомнил Яшко, должен был ему поведать, где и когда его видел, с кем в Устье находился. Только тогда Плвач остыл. Однако он ещё не доверял.