Валиханов

Общий вид юрты действительно являл крайнюю для манапа бедность. Ни сундуков, ни ковров, только груда кошм да несколько подушек. Впрочем, один приличный ковер все же нашелся — на него посадили Чокана.

Madame, как мысленно называл ее Чокан, достала из кожаной сумы две китайские чашки, налила в них кумысу. Киргиз-прислужник согласно древнему обычаю отпил из чашки и, продемонстрировав таким образом, что напиток не отравлен, поднес кумыс Чокану. Другая чашка назначалась самому Боромбаю. Остальным досталось наблюдать, как пьют кумыс хозяин и почетный гость.

Чокан решил, что с него достаточно. Воротившись к себе в юрту, он приказал спутникам собираться в дорогу. Манап предложил послу Гасфорта в подарок лошадь и шелковую материю, но Чокан сказал, что пребывание у бугу оставило у него в сердце нечто более драгоценное, чем самый лучший скакун и самый дорогой шелк. И это была чистейшая правда. Если подытожить собранные Чоканом во время поездки сведения, его записи и рисунки, его размышления и смелые гипотезы, то они составляли ценность неизмеримую и непреходящую.

Особенно он дорожил своими записями «Манаса» и других киргизских преданий — о красной собаке, которую киргизы считают своим родоначальником, о сорока девушках, кырк кыз, потомство которых стало называть себя киргизами, о юном хане Джучи, которого отец послал править киргизами, а он по дороге встретил стадо куланов, погнался за ним и разбился насмерть. В основе этой легенды, несомненно, лежал подлинный факт покорения киргизов сыном Чингисхана Джучи. Истинные события породили и легенду о происхождении озера Иссык-Куль, записанную Чоканом. Будто аллах покарал некий город за разврат и безбожие, затопив его водой. На берегах озера, как рассказали Чокану, до сих пор люди находят выброшенные в бурю осколки сосудов. Абу-ль-гази считал Иссык-Куль колыбелью тюрков. Г1о всей Средней Азии немного сыщется мест, столь соответствующих вкусу кочевника, а также вкусам всевозможных завоевателей. Но что знают русские и европейские востоковеды о происхождении ныне живущего здесь киргизского народа, о его прошлом? Чокан понимал, какой огромный труд уже проделан, чтобы согласовать между собой показания древних авторов и установить последовательность событий. Однако еще никто не соотносил сведения из восточных и китайских письменных источников с преданиями киргизов…

Молодая компания всюду в аилах встречала радушный прием. И у киргизов, как убедился Чокан, летняя кочевка — сплошной праздник, пора свадеб и поминальных пиров.

Среди рисунков, привезенных Чоканом из путешествия на Иссык-Куль, немало женских фигур. Киргизские красавицы не боялись позировать художнику, они пользовались неслыханными на мусульманском Востоке свободами. Женщины работали мало, и мужья прислушивались к их слову. К сыновьям отцы были более строги, чем к дочерям, которым разрешалось ничего не делать по хозяйству.

Едучи весело через сплошной летний праздник, молодая компания встречала на своем пути купеческие караваны и видела в аилах оживленный торг. Кашгарцы предлагали в обмен на баранов бумажные ткани, а также халаты для мужчин, причем за халат брали четыре барана, наживая — при кашгарских ценах на скот — несусветные проценты. Хорошо шли русские чугунные котлы и очаги, а также топоры и красная кожа русской выделки, которую киргизы явно предпочитали любой другой. Женщины охотно покупали миткаль русских фабрик, потому что не носят других рубах, кроме белых.

На меновом языке баран принимался за рубль серебром, барашек за полтинник. Топор стоил барана, чугунный очаг — барана. Если торговец осенью отдал вещь за барашка, но барашка не взял, то пройдет зима, и отдавай уже не барашка, а барана. Киргизы не имели никакого понятия о выгодах торговли скотом, ни в какие соседние государства караванов не снаряжали, не вывозили ни драгоценных оленьих рогов (молодых с кровью, за каждый в Кульдже дают 300 и 500 рублей серебром), ни пушнины, ни красивых киргизских кошм, хотя аршин белой кошмы стоил в России до 1 рубля 80 копеек.

Киргизы произвели на Чокана впечатление народа более воинственного, чем казахи, но менее приобщенного к промышленности и торговле. Множеству рабочих рук здесь было нечем заняться — разве только барымтой. Однако уже появился новый род деятельности. Бывалые барымтовщпки, знающие в горах каждый проход, стали подряжаться в вожаки караванов, идущих в Кашгар и Коканд. Чокан понимал, насколько участие киргизов в торговых делах важно для России. Понимал это и Боромбай. Караванщики докладывали ему но возвращении обо всем, что видели и слышали в Кашгаре и Коканде, а Боромбай умел с выгодой обменять у русских свой политический товар.

Рассказывая о кашгарских смутах, Боромбай то и дело напоминал, что род бугу в них не участвует. Но если понадобится что-то разузнать, он готов оказать русским такую услугу.