Валис

– Буду, – кивнул Толстяк, – когда найду Его. А пока не найду – не буду. Не могу быть, другого не дано. – Он остановился на тротуаре, руки в карманах. – Я тоскую по Нему, Фил, охрененно тоскую. Я хочу быть с Ним, хочу почувствовать, как Он обнимает меня. Я видел Его – ну, в некотором роде – и хочу увидеть снова. Эта любовь, тепло… эта радость той Его части, которая есть я, оттого, что Он видит меня, оттого, что Он – я, от узнавания. Он узнал меня.

– Да, – пробормотал я.

– Никто не понимает, каково это – увидеть Его, а потом больше не видеть. Уже почти пять лет, пять лет… чего? – Он взмахнул руками. – А что было до того?

– Ты найдешь Его, – сказал я.

– Я должен, – ответил Толстяк, – иначе я умру. И ты тоже, Фил. И мы оба знаем это.

Глава рыцарей Грааля, Амфортас, получил неисцелимую рану. Клингзор ранил его тем самым копьем, которым был ранен Христос на кресте. Позже, когда Клингзор метнул копье в Парсифаля, «простец святой» останавливает копье в воздухе, а потом в воздухе же чертит им крестное знамение, после чего и Клингзор, и его замок исчезают. Они и не были здесь, являясь лишь иллюзией, наложением, которое греки называют dokos, а индийцы – «покровом майи».

Нет такого, чего не смог бы сделать Парсифаль. В финале оперы Парсифаль прикасается копьем к ране Амфортаса, и тот исцеляется. Амфортас, который мечтал лишь о смерти. А потом повторяются таинственные слова, которых я не понимаю, хотя и читаю по-немецки:

Gessen sei dein Leiden,
Das Mitleits höchste Kraft,
Und reinsten Wissens Macht
Denn zagen Toren gab!

Это один из ключей к истории о Парсифале, «святом простеце», уничтожающем иллюзию Клингзора и исцеляющем Амфортаса. Что это значит?

Блаженство то страданье,
Что робкому глупцу
Дало познанья свет
И состраданья мощь!

Понятия не имею, что это значит. Однако знаю, что в нашем случае «простец святой» – Толстяк-Лошадник – сам страдает от неисцелимой раны. Хорошо, рана нанесена копьем, которое вонзили в бок Спасителю, и только это же самое копье может ее – рану – исцелить. В опере после исцеления Амфортаса наконец открывается рака (она была закрыта в течение долгого-долгого времени), и является Грааль, и в этот самый миг небесные голоса затягивают:

Erlösung dem Erlöser!

Что очень странно, поскольку означает:

Спаситель, днесь спасенный!

Другими словами, Христос спас сам себя. Для этого существует специальный термин: «salvator salvandus». «Спасенный Спаситель».

Факт, что по мере выполнения своей задачи посланник Вечности сам претерпевает множество инкарнаций и космическое одиночество, вместе с тем фактом, что он – по крайней мере, в иранской мифологии – в некотором смысле есть те, кого он призывает (некогда утерянные части Единого Божественного), дают толчок к появлению теории о «спасенном Спасителе» (salvator salvandus).

Мой источник весьма уважаем: «Энциклопедия философии», издательство «Макмиллан», Нью-Йорк, 1967 год, статья «Гностицизм».

Я пытаюсь понять, как все это применимо к Толстяку. Что за «состраданья мощь»? Как состраданье способно исцелить рану? И не становится ли таким образом Толстяк самим Спасителем – спасенным спасителем? Похоже, именно об этом и толкует Вагнер. Идея спасителя происходит из гностицизма. Как она попала в «Парсифаль»?

Может, пускаясь на поиски Спасителя, Толстяк искал самого себя? Чтобы излечить рану, нанесенную сначала смертью Глории, а потом и Шерри? Но что тогда в нашем мире можно считать аналогом каменной твердыни Клингзора?

То, что Толстяк называет Империей?

Черная Железная Тюрьма?

Является ли Империя, которая «бессмертна», иллюзией?

Вот при каких словах Парсифаля каменный замок – и сам Клингзор – исчезает:

Mit diesem Zeichen bann’ Ich deinen Zauber.
Священный знак сражает злые чары.

Знак, само собой, крест. Спаситель, о котором толкует Толстяк, – это, как мы уже выяснили, сам Толстяк. Зебра представляет собой все «я», расположенные вдоль оси времени и расслоенные на супер– или транстемпоральные «я»; бессмертные, они собираются вместе, чтобы спасти Толстяка.

Впрочем, я не отважусь сказать Толстяку, что он ищет сам себя. Он к такому пока не готов, поскольку, как и все мы, жаждет обрести спасителя извне.