Женщины отошли к стене, принялись шептаться. Из-за палаток через трамвайные пути появился еще клиент, хорошо одетый мужчина лет под сорок. Ни слова не говоря, выудил из внутреннего кармана дубленки новую сотку, вложил в руки. Я прощупал буквы, для порядка просветил на неярком солнце:
— Меняю по двадцать пять рублей. Вас устроит?
— Хорошо берешь, мог бы по двадцать, — пожал плечами мужчина. — Все обменные закрыты.
— Это была бы откровенная наглость, — срывая с бруска сотенных купюр резинку, смутился я, заставляя быстрее шевелиться замерзшие пальцы. — Проверьте, должно быть двадцать пять сторублевок.
— Чего пересчитывать, — усмехнулся непритязательный клиент. — Я все видел. Ты места не покинешь.
Запахнув полу дубленки, он направился к остановке. Потоптавшись пару минут, женщины решили подойти тоже.
— Немного не прибавите? — силясь удержать независимое выражение, спросила сероглазая подруга молодайки. Покривила губы. — Кругом одни поборы. Цены растут, мужчины становятся жаднее.
— Вот именно, — в тон ответил я. — Раньше обходились бутылкой вина, теперь сто баксов за деньги не считаете.
— На что намекаешь, меняла? — захихикала молодайка. — У нас, между прочим, мужья есть.
— Про мужей собаки не брешут, — шмыгнул я носом. — Хотя не мы придумали, что муж не стенка, не грех отодвинуть.
— Смотри, опять за свое, — со смехом возмутилась черноглазая. — Тебя спрашивают, прибавишь или нет? Или другого валютчика искать? Песок из задницы сыплется, все о том.
— Эта тема вечная, — философски заметил я. — Доплачивать не с чего. Не повезло, девчата, я вышел подработать. Влетел на крупную сумму.
— Нас это не щекочет.
— Правильно. Но у вас нет выхода, — не стал вдаваться в полемику я. — Слышали, что сказал клиент? Хорошо, что не по двадцать рублей. Обменники на замке.
— Пристроился, паразит, — вздохнула черноглазая. — Бери, натягивай бедных женщин.
— С удовольствием, если бы не было супругов.
— Откуда! Афган, Абхаз с Приднестровьем. Долбаная Чечня, чтоб ей не пилось, не елось. Сколько русских парней поубивали. Горла режут.
— Мирных жителей в домах начали взрывать. Озверели, — подключилась вторая женщина. — Кругом банды из чеченцев. Как ты здесь вертишься.
— Трудимся, не знаем, для чего, — передавая деньги, согласился я. — За годы советской власти осточертело получать гроши, набивать желудок тем, что урвешь в пустых магазинах. Хочется уяснить, чем питаются нормальные люди за бугром.
— Пенсия — тысячи не наскребешь. Держали за скотов и продолжают унижать, — завозмущались обе женщины. Деньги перелопачивать они тоже не стали. — О детях бы со стариками побеспокоились.
— Старики всегда заботились о себе сами, — с раздражением в голосе закруглился я. — Удачи вам.
— С праздником. Смотри поосторожнее.
— Как Бог на душу положит.
— Но и сам не плошай.
— Постараюсь.
Подхватив друг дружку под локти, женщины ушли. Ослабив на руке ремешок, на котором держалась барсетка, я пристроил ее под мышкой. Начало получалось неплохим. Если бы выдержать темп до конца, можно рассчитывать на крутой навар. Но после подруг клиенты не появлялись с час. Зато со стороны Буденновского проспекта наползал крутолобый Камаз. Опухшие щеки, красные глаза на грубом лице говорили о том, что все дни праздника он не просыхал. Проволочившись к воротам, надолго прилип к одной из стоек. Потом развернулся, уперся угрюмым взглядом на выступающую из-под мышки барсетку. Надвинув поглубже недавно купленную шапку, я снял перчатку, переложил шило из бокового кармана куртки под отворот барсетки с расчетом, чтобы белая ручка оказалась снаружи. И наглядная демонстрация оружия, и выдернуть удобнее. Действия не остались незамеченными. Нагнув голову, Камаз некоторое время выпускал пар из ноздрей. Сожительница, с которой тасовался возле входа в рынок, светловолосая, голубоглазая, тонкая в талии женщина лет двадцати трех, была красавица. Длинные ноги, четко обрисованные губы, ангельская улыбка наводили на мысль, что в каком — нибудь Брюсселе, или даже в Москве, художники бегали бы толпами. Она была достойна кисти французских живописцев прошлого века Матиса, Ренуара. Написал бы с нее царевну Илья Глазунов, или кто из мастеров современности. Васильев, царство небесное. Но как распоряжается судьба. Чудовище без признаков таланта восседает на троне, а достойная его в порванных туфлях поднимает пыль на ростовских улицах, ублажает рожденное изувером существо любовью с преданностью. Странные создания, женщины. Загадочные, непонятные. Часто кажется, не мужчины правят человечеством. Они. Если женщине что-то понравится, это что-то обречено на успех. Вот и Камаз, тупое существо с запросами, при сожительнице выглядел ростовским дэнди. Без нее был похож на сорвавшегося с привязи быка с кольцом в ноздре, которого рекомендовалось останавливать одним приемом — кувалдой промеж крутых рогов.