Вальхен

Что тут поднялось! Выливаем — и уходим из-за столов, чтобы одежду не залить! Примчались анвайзерки! Стали грозить карцером и тем, что оставят ещё и без ужина. И тогда мы окружили их кольцом, налили в миски эту баланду и предложили съесть. Мол, если они съедят — мы прекратим бунт. Сегодня дежурили две молодые — Герда и Ева. Они были с плётками, но что можно сделать против сотни разъярённых женщин?

В общем, они отправили Эрну за супом в главную немецкую кухню, а нам велели столовую прибрать. Пока мы наводили порядок, из той кухни привезли суп, оставшийся от немцев. Он был наваристый, из фасоли и картошки с салом. То-то мы торжествовали!

Девчата из первой смены прослышали про наш бунт и устроили примерно то же — потребовали суп как у немцев. Иначе пообещали отправить свою еду лично самому высокому начальнику, которому подчиняются наши лагеря. Кто-то даже фамилию назвал. Видимо, анвайзерки и охрана побоялись проблем с начальством, потому что Эрне выдали консервированную фасоль и картошку и велели сварить нормальный суп.

Не знаю, надолго ли хватит нашей победы и будет ли дальше получше с едой, но всё же мы гордились собой.

А ещё вчера я пришла с фабрики и увидела на своей подушке заклеенный вроде конвертика листок бумаги. Но прочитать не смогла: это же было три часа ночи — в комнате свет выключили, едва мы успели съесть свой хлеб с чаем и улечься. Я долго не могла заснуть, гадая, что же это за письмо. Оно оказалась от Зденека. Он написал по-немецки, но время от времени вставлял какие-то чешские слова. У него немецкий ненамного лучше моего, наверное, поэтому я всё поняла. Он признаётся в любви и просит выйти за него замуж прямо здесь. А потом, мол, когда война закончится, поедем на его родину знакомиться с родными.

Интересно, как он себе представляет, что будет, когда война кончится? Что будет в его стране? Что будет здесь? Что — у нас дома? И вообще, почему он так уверен, что именно в его стране надо жить? Короче говоря, я расстроилась. С одной стороны, я взволнована, и он мне, конечно, нравится. Но сейчас… какая может быть семейная жизнь? В семейном бараке лагеря, что ли? И потом, почему это он думает, что именно я должна принимать его жизнь, а не наоборот? Я вот домой мечтаю вернуться!

Даже не хочу сегодня видеть Зденека. Постараюсь до ухода на смену к той стороне колючки не подходить. Хотя, кажется, их со смены привозят примерно в 6 ч., так что разминёмся. А до выходных, глядишь, я остыну и что-то надумаю.

А как хочется быть любимой! Но вот вроде бы — сколько я об этом мечтала, а сейчас сама не понимаю. Когда мы гуляем вместе — мне же с ним так хорошо! А только он начал какие-то серьёзные планы строить — и вот я уже сержусь. Что за жизнь у меня? Всё не как у людей!

Валя

Ссора

Сентябрь 1943

Сентябрьский день выдался солнечным и удивительно ветреным. Небо было по-осеннему ярко-синим, солнце слепило глаза, а сильный, но неожиданно тёплый ветер так терзал и гнул толстые ветви старой липы, что казалось, дерево сейчас взмахнёт мощными крыльями и взлетит. Совсем ещё зелёные листья срывались под порывами ветра и долго неслись над землёй, прежде чем упасть.

«Вот и наша жизнь такая, — вдруг подумалось Вале, — унёс нас ветер далеко от дома, и куда ещё унесёт, неизвестно».

Но Наташе она ничего говорить не стала. Грех жаловаться при Наташке. Валя живёт в хорошей семье, у неё даже есть друг — Тиль. И она может ходить почти везде, как все. А у Наташки вон какая тяжёлая жизнь. Только лагерь да надзиратели злющие. Впрочем, даже там, как ей кажется, у Наташи появился друг. Когда подруга, что-то рассказывая, произносит имя Зденек, у неё меняется лицо и даже голос, начинают блестеть светло-карие глаза. Валя не расспрашивала, но заметила и появившиеся недавно серёжки, и модно завитые волосы. Сегодня утром она похвалила Наташину причёску, а та небрежно ответила: «Ну, всё равно на наши заработки ничего путного купить нельзя. Вот убежали с девчонками к парикмахеру в посёлке. Герда не вредная — отпускает».

— А небо здесь осенью такое же густо-синее, как у нас, да? — вдруг сказала Наташа.

— Да, я тоже сейчас о доме подумала.

— Ты какие-то новости оттуда знаешь?

— Клаус вчера радио из Англии слушал. Под Курском было страшное сражение, и после Курской битвы наши двигаются на запад. Вчера говорили про тяжёлые бои на улицах Смоленска… А про Крым пока не говорят. Там даже боёв вроде бы нет.

Девушки шли по обочине дороги, неся вдвоём тяжёлую сумку, нагруженную картошкой, луком и огурцами. Валя радовалась про себя, что Клаус смог так щедро расплатиться с Наташей за сегодняшнюю работу.

— Господи, когда уже? Хоть бы скорее, — вздохнула Наташа. — За что нам судьба такая, а, Валь? Тоска ведь! Я, знаешь, письмо домой написала. Так и написала: «Где вы, мои любимые родные? Помните ли вы ещё свою девочку? Я теперь совсем взрослая, многое умею. Только грустно нам живётся на чужбине». Нам нельзя писать, что плохо, иначе письмо не дойдёт. Но они ведь поймут, что плохо. Ведь так, Валь?