Валленштейн

Шестеро монахов-иезуитов неслышным, но стремительным шагом приблизились к украшенной затейливой восточной резьбой двери особняка. Седьмым был Хайме Перес, одетый, как обычный испанский идальго. Он несколько раз ударил дверным молотком по массивной, окованной узорчатыми железными полосами двери, выстукивая условный сигнал. За ней послышались тяжёлые торопливые шаги. Монахи плотно прижались к стене по обеим сторонам от входа в дом и затаились, стараясь даже не дышать. Их бесформенные рясы и кожаные широкополые шляпы, надвинутые на глаза, сливались с серой каменной кладкой массивной стены.

В двери приоткрылось маленькое узкое окошко, забранное металлической решёткой, и из темноты на чёрном, словно вымазанном сажей лице, принадлежавшем мавру, сверкнули белки выпученных глазищ.

— Хозяин никого не ждёт и не принимает в столь позднее время! — раздался глухой рокочущий бас.

— Лобо, это я — Хайме Перес. У меня срочное и весьма важное сообщение для дона Родриго, — тихо проговорил Хайме Перес, весь дрожа, как в лихорадке.

Черномазая физиономия по-звериному оскалилась в хищной улыбке:

— Рад вас видеть, дон Хайме, живым, здоровым.

— Ну, ты, дьяволово отродье! Быстрее открывай дверь и не скалься своими обезьяньими клыками! Время сейчас на вес золота! Дон Родриго в опасности! Фискалы Святой инквизиции скоро будут здесь! — с нетерпением, переминаясь с ноги на ногу, одним духом выпалил Хайме Перес.

Мавр мгновенно изменился в лице: улыбка исчезла, а ослепительно белые, звероподобные клыки Лобо громко, как кастаньеты, защёлкали от страха. Вытаращив от ужаса и без того выпученные глазищи, мавр дрожащими руками долго не мог справиться с замками и засовами.

— О, Господи! Ты ещё долго будешь испытывать моё терпение, обезьянья рожа? — с раздражением прошипел Хайме Перес, незаметно нащупывая за поясом рукоятку кинжала.

Наконец дверь немного приоткрылась, и тут же Нитард резко рванул её на себя, молниеносным движением шпаги проткнул мавра насквозь и со змеиной проворностью проскользнул в дом, за ним в особняк вломились и остальные монахи-иезуиты с обнажёнными шпагами и кинжалами в руках.

— Он должен быть в спальне! — воскликнул Хайме Перес и, выхватив из-за пояса пистолет, помчался впереди иезуитов, указывая дорогу в покои дона Родриго.

Однако он ошибался: дона Родриго иезуиты застигли в роскошно обставленной гостиной, куда тот выскочил полураздетым, едва услышав подозрительный шум. В правой его руке сверкала длинная шпага, а в левой он сжимал двуствольный пистолет.

Никто из них, слуги и челядь, включая и женщин, попавшихся на пути, не успел оказать сопротивление, только хозяин встретил непрошеных гостей двумя пистолетными выстрелами, убив двух монахов-иезуитов. Отбросив разряженный пистолет, он приготовился к схватке, но, заметив Хайме Переса, бросился на него.

— Ты умрёшь, негодяй! — воскликнул он и резким точным ударом проткнул предателю бедро, но тут же под дружным натиском четырёх, оставшихся невредимыми иезуитов, отскочил к высокому с затейливым деревянным переплётом окну и в мгновенье ока очутился на подоконнике. Однако выбить узорчатую раму не успел: Хайме Перес разрядил в него свой пистолет. Вслед за ним открыли стрельбу и иезуиты. Дон Родриго, неестественно изогнувшись, дёрнулся всем своим крупным телом, попытался ударить ногой по раме, но в следующее мгновенье свалился на причудливо выложенный разноцветными камешками пол, раскинувшись в неуклюжей позе. Его правая рука всё ещё судорожно сжимала шпагу.

Хайме Перес, прихрамывая и морщась от боли, приблизился к телу дона Родриго, склонился над ним и, нащупав нечто под белой рубахой, торжественно произнёс:

— Вот она — звезда Люцифера! — С этими словами он показал всем серебряную, усыпанную алмазами, восьмиконечную звезду на красной муаровой ленте.

— Эта звезда принесёт вам несчастье!;— вдруг хрипло крикнул дон Родриго и прежде, чем все успели опомниться, всадил клинок своей шпаги в брюхо Хайме Пересу.

Тот уронил сверкающую в огне факелов и канделябров звезду, схватился руками за подбрюшье, широко открыв рот в немом крике, упал.

— Гнусный негодяй, — промолвил тихим голосом Нитард и одним точным ударом пригвоздил дона Родриго к полу.

Тот, сцепив зубы, захрипел, скорчился в клубок и затих.

— Брат Мигель, возьми эту проклятую звезду и принеси сюда, — спокойно велел Нитард.

Монах медленно приблизился к дону Родриго, с опаской поднял с пола алмазную звезду и, держа её на вытянутой руке за красную муаровую ленту, словно это была ядовитая змея, поспешно протянул её Нитарду.

Хайме Перес, скорчившись на полу, не переставал скулить.

Нитард поморщился:

— Успокойте его, братья, ибо сегодняшним днём он искупил свои прежние грехи перед Святой Католической Церковью и больше не нуждается в покаянии и даже в последнем причастии! Ad malorem Dei gloriam![162]

Раздался глухой удар, и вопли Хайме Переса оборвались. Нитард же даже не взглянул в сторону только что приконченного сообщника и протянул руку к звезде.