Валленштейн

— Не кощунствуй, несчастная! — прикрикнул аббат. — Святая Католическая церковь не мстит и даже не наказывает, но только спасает души заблудших от геенны огненной, в том числе и с помощью очистительного аутодафе! Итак, ты по-прежнему утверждаешь, что не имела никаких сношений с дьяволом?

— О, Святая Дева Мария! Конечно же нет!

— Вот видите, — обратился Бузенбаум к членам трибунала. — Налицо первое доказательство прямого контакта с дьяволом. Нет никакого сомнения, что именно он внушил вчера несчастной, чтобы она не мешкая призналась в своих злодеяниях и тем самым избежала телесных мук. Для дьявола важнее всего, чтобы не бессмертная душа, а мерзкая плоть находилась в радости и благодати и, вполне возможно, что свою бессмертную душу эта несчастная успела заложить дьяволу в обмен на мерзкие плотские утехи, но Господь милостив, и я клянусь в том, что вырву её из когтей дьявола! — произнёс отец-дознаватель в каком-то фанатичном исступлении.

Епископ улыбнулся и кивком головы подтвердил приказ отца-дознавателя.

Граф с опаской приблизился.

— Сын мой, — обратился аббат к Пикколомини, — помоги этой несчастной пересесть в кресло милосердия.

Ханна вздрогнула от прикосновения графа Пикколомини. С омерзением передёрнула плечами. Граф невольно отшатнулся.

— Больше твёрдости, сын мой! Помни, мы все служим Святой Католической Церкви, — ободрил его епископ Мегус.

Ханна собрала всю свою волю в кулак, медленно поднялась со скамьи и неверными шагами приблизилась к креслу милосердия и, сцепив зубы, осторожно опустилась на его колючее сиденье. Бузенбаум заставил её выпрямиться и прижаться всей спиной к усеянной шипами спинке кресла, заботливо пристегнул её руки к колючим подлокотникам и ободряюще улыбнулся щербатым ртом и, подойдя к своему месту за столом трибунала, поднял с пола вместительный деревянный сундучок. Открыв его, аббат достал коробочку из слоновой кости и извлёк из неё несколько стальных игл с шариками на одном конце. Склонившись над девушкой, он вперил свой пристальный взгляд в её глаза, нащупал левую руку Ханны и отработанным движением воткнул иглу под ноготь большого пальца.

Ханна вскрикнула, но Бузенбаум, не отрывая взгляда от её расширенных от боли зрачков, медленно повторил эту процедуру поочерёдно с каждым пальцем девичьей руки. От пронзительного, душераздирающего крика Ханны, казалось, рухнет потолок застенка.

— Сделай то же самое с правой рукой этой несчастной! — велел аббат Бузенбаум графу, с искренним состраданием глядя на орущую не своим голосом девушку.

Пикколомини бледный, как мел, медленно приблизился к Ханне.

— Смелее, сын мой! Это кричит её презренная плоть, а не душа! Com tacent klamant[187], — подал со своего места реплику епископ Мегус, откровенно наслаждаясь дикими воплями жертвы.

Граф неумело воткнул иглу под ноготь указательного пальца правой руки Ханны.

— Этими руками я перевязывала твои раны! — прохрипела девушка.

— Это голос ведьмы, — строго сказал Бузенбаум. — Не забывай, сын мой, именно этими руками она тебя чуть не удавила!

От этих, вовремя сказанных, ободряющих слов граф пришёл в себя и по примеру отца-дознавателя также медленно аккуратно загнал под ноготь дико кричащей девушке иглу по самую головку, не отрывая при этом взгляда от искажённого нечеловеческой мукой лица возлюбленной.

К этому времени, когда все иглы были плотно загнаны под ногти Ханны, у неё уже не было сил кричать и она только хрипела, с искусанных губ кровь капала на грудь.

Отец-дознаватель задумчиво посмотрел на Ханну, покачал головой и собственноручно тщательно, воистину с отеческой заботой вытер лицо девушки влажной салфеткой, а потом сухой салфеткой осушил его.

Епископ Мегус и аббат Кардиа понимающе переглянулись.

— Испанская школа инквизиции безусловно находится на недостижимой высоте, но, как видишь, брат Хуго, и у нас в Германии тоже умеют орудовать не только дыбой, тисками и калёным железом, — с гордостью заметил епископ Мегус.

Аббат Бузенбаум тем временем осторожно извлёк из-под ногтей Ханны все иглы, тщательно протёр их и аккуратно сложил в коробочку.

— Святые великомученики претерпели ещё большие страдания и муки, но не впали в искушение к дьяволу! — наставительно заметил Бузенбаум. — Поэтому, дочь моя, лучше признайся: ты вступала в сношение с дьяволом?

Ханна, не имея сил говорить, лишь кивнула головой.

— Я не слышу! — прикрикнул Бузенбаум.

— Да, ваше преподобие, вступала, — еле выдавила из себя Ханна.

— Замечательно! — воскликнул Бузенбаум.

У Хуго Хемница от изумления вытянулось лицо.