Валленштейн

— Да, ваше преосвященство! — торжественно заявил граф. И хотя ему было трудно говорить, он, тщательно избегая удивлённого вопросительного взгляда Ханны, слово в слово повторил протокол обвинения. Говорил Пикколомини долго, путаясь в собственных показаниях, нудно повторяя одно и то же.

— Клянусь именем Господа, это так! Dixi! — И с этими словами он подошёл к столу, за которым заседал трибунал святой инквизиции, встал на колени перед Распятием, осенил себя крестом, тяжело поднялся на ноги, положил руку на Библию, после чего снова повторил клятву.

Председатель трибунала, епископ Мегус, неохотно поднялся с места и обратился к Хуго Хемницу.

— Брат Хуго, ты подтверждаешь показания и обвинения находящегося здесь свидетеля и пострадавшего графа Октавио Рафаэля Пикколомини?

— Я, как фискал святой инквизиции, полностью подтверждаю показания графа Октавио Рафаэля Пикколомини и свидетельствую, что всё это — истинная правда! — торжественно изрёк он и, перекрестившись, поклялся на Библии.

Объявив, что свидетельские показания не подлежат сомнению и обвинение остаётся в силе, епископ сказал, что для торжества правосудия и в интересах следствия остаётся лишь добиться признания самой обвиняемой.

— Итак, приступим к дознанию! — торжественно изрёк он и кивнул Хемницу.

— Ханна Штернберг, ты признаешь себя виновной в гнусных злодеяниях и преступлениях против нашей Матери Святой Католической Церкви и против рода людского? — тихим, почти ласковым голосом спросил тот.

— Нет! — твёрдо заявила девушка. — Клянусь Девой Марией, что это не так!

— Не кощунствуй, дочь моя, — отеческим тоном начал увещевать упрямую девушку Хуго Хемниц. — Лучше присядь и хорошенько подумай! — С этими словами он кивнул палачу: — Усади её на кресло милосердия!

Иеремия Куприк, обрадованный, что так скоро наступил его черёд, подскочил к Ханне, сгрёб её в охапку и грубо впихнул в кресло, сиденье, спинка и подлокотники которого были густо усеяны длинными острыми шипами.

Ханна закусила губу от боли, пронзившей всё её тело, но смолчала. Снова раздался вопрос иезуита, и снова, еле сдерживая слёзы, Ханна выдавила из себя «нет».

Хемниц с улыбкой кивнул палачу, тот всей тяжестью своего тела навалился на Ханну — этого было достаточно, чтобы удвоить её страдания.

И опять на свой вопрос инквизиторы услышали тот же ответ.

— Что, если на неё надеть испанские сапоги? — осторожно предложил отец-дознаватель.

— Или влить ей в глотку расплавленный свинец? — подхватил аббат Кардиа.

Епископ Мегус с презрением взглянул на аббата и сухо заметил:

— Тогда эта подлая ведьма уже никак не сможет признать свою вину.

— Резонно, — рассудительно заметил Хемниц, придавая своему лицу смиренное выражение и тихим голосом предложил: — Тогда лучше, как мне кажется, ваше преосвященство, напялить на эту нечестивицу раскалённую маску, хотя бы ненадолго, чтобы это вместилище мрази потом могло говорить.

Хуго Хемницу уже порядком надоело это развлечение с дознанием, он должен был выполнить задание генерала ордена иезуитов и поэтому одним махом решил покончить с расследованием всех преступлений Ханны Штернберг.

Председатель трибунала не стал возражать и, улыбнувшись, кивком дал своё согласие.

Иеремия Куприк, ловко подхватив кузнецкими клещами раскалённую докрасна чугунную маску и удерживая её на весу, медленно направился к мертвенно-бледной Ханне, которая с ужасом наблюдала, как огненная маска, украшенная адской улыбкой, неумолимо приближается к её лицу. Когда Ханна ощутила невыносимый жар от раскалённого металла, она пронзительно закричала:

— Не надо! Я всё скажу!

Хемниц успел остановить палача в тот момент, когда чугунная маска едва не обуглила девичье лицо.

— Ты признаешь себя виновной во всех перечисленных в обвинительном акте преступлениях, Ханна Штернберг? — спросил Хуго Хемниц с отвратительной улыбкой.

— Да, — прошептала Ханна.

— И раскаиваешься во всех своих преступлениях?

— Да! — крикнула Ханна и лишилась чувств.

— Вот и всё, — удовлетворённо заключил Хемниц, — так и следует записать в протокол допроса.

— Нет, ещё не всё. Завтра необходимо выполнить кое-какие формальности, весьма важные для завершения следствия, — заметил епископ Мегус и обратился к палачу: — Ты уже можешь удалиться, сын мой, но сначала сними бедняжку с кресла милосердия!..

Палач плеснул холодной воды в лицо Ханны, и та, открыв помутневшие глаза, услышала радостный голос аббата Кардиа, читавшего вердикт трибунала: