Валленштейн

— Я мог бы попытаться добиться помилования у его высочества герцога, который, как известно, не жалует происки отцов-инквизиторов в своих владениях. Но увы! Герцог отправился в Переднюю Померанию инспектировать укрепления и гарнизоны прибрежных крепостей на случай вторжения шведов. Поэтому вам надлежит немедленно отправиться в мой замок в Бранденбурге и обратиться к моему управляющему. Он тотчас отпустит с вами отряд молодцов из числа моих вассалов и слуг, вооружённых до зубов и готовых на всё. — С этими словами маркграф протянул Штернбергу четвертинку листа бумаги, густо испещрённую строками, написанными красивым каллиграфическим почерком, и свой рыцарский перстень. — Как только вы покажете этот перстень и письмо хозяевам указанных здесь постоялых дворов, они беспрекословно заменят уставших лошадей на свежих и сделают для вас всё необходимое, лишь только в этом возникнет нужда. Поэтому не теряйте драгоценное время и постарайтесь вернуться с моими людьми к завтрашнему полудню или хотя бы к вечеру, когда должна состояться казнь. Если вы успеете к сроку, то ещё можно будет надеяться на спасение вашей дочери от костра. Ну, а если не успеете... то увы! Я не Господь Бог и даже не дьявол, хотя отцы-инквизиторы почему-то меня прозвали Люцифером! — маркграф развёл руками, добавив: — Эта карета домчит вас до моих владений гораздо быстрее, чем какой-либо другой экипаж. Не зря в неё впряжена целая шестёрка мекленбургских коней, но спешите, барон, спешите! Прощайте! — После этих слов маркграф распахнул дверцу кареты и сильным рывком бросил своё мускулистое тело на обочину.

Отто Штернберг с удивлением взирал на внезапно опустевшее место напротив, где только что сидел человек в монашеской сутане, а потом, с любопытством выглянув через распахнутую дверцу мчавшейся на бешеной скорости кареты, ещё успел заметить, как маркграф катится кубарем по вымощенной булыжником мостовой. Бывший градисканский корсар захлопнул дверцу и не видел, как маркграф фон Нордланд вскочил на ноги, сбросил с себя опостылевшую монашескую рясу и, оставшись в мундире гвардейца герцога, скрылся в ближайшем проулке славного города Шверина, растворившись в кромешной темноте.

Глава XIV ВСЁ ЗОЛОТО МИРА

(Герцогство Мекленбургское. Шверин, 22 апреля 1630 года)

С самого утра в кафедральном соборе зазвонили колокола, и все жители Шверина, совсем недавно веселившиеся на карнавале, узнали, что они могут стать свидетелями уже давно не виданного, почти позабытого за время господства Валленштейна, увлекательного зрелища — аутодафе. Тяжёлый, заунывный, похоронный звон плыл над столицей герцогства, заставляя обывателей трепетать от священного ужаса и в то же время вызывая жгучий болезненный интерес к предстоящим нечеловеческим мучениям несчастной жертвы инквизиции.

Необходимо заметить, что католики ненамного обогнали протестантов по количеству живых костров в Мекленбурге, да и вообще во всей Германии за последние полвека, но Валленштейн, захвативший в 1627 году это протестантское княжество, не только вновь пооткрывал католические храмы и монастыри, но и напрочь лишил несчастных мекленбуржцев самых изуверских, а значит, и самых интересных видов казни, в том числе и сожжения смертника живьём на медленном огне. Поэтому мекленбуржцы завидовали жителям Кёльна, Трира, Падеборна и других городов, где обвинённых в ереси или в колдовстве сжигали тысячами.

На площади перед собором и недалеко от ратуши у высокого каменного столба с железными цепями уже сложили громадный штабель сухих дров и вязанок хвороста. Этими важными работами руководил знаменитый шверинский палач Иеремия Куприк, который приказывал своим подручным укладывать дрова с таким расчётом, чтобы сожжение ведьмы происходило на медленном огне.

Епископ Мегус, искренне заботившийся о спасении души этой несчастной заблудшей овцы, самолично служил торжественную мессу, необходимую для облегчения страданий в пламени чистилища.

Сам организатор всего этого богоугодного дела Хуго Хемниц долго беседовал с девушкой в её последнем земном пристанище — подвале под ратушей, в котором обычно содержали смертников перед приведением приговора в исполнение. Иезуит всячески утешал её, не жалея ярких красок, рисуя картинки будущего блаженства в раю после очищения в пламени костра и искупления грехов в чистилище.