Валленштейн

— Нам ли, смиренным слугам Церкви, отказываться от терновых венцов мучеников? — угрюмо и с осуждением промолвил иезуит. — Мы ведь должны с полным смирением принять свою участь и испить свою горькую чашу до дна. Кроме того, мы всё равно уже не успеем укрыться за стенами вашего монастыря.

— Но ведь это безумие! — завопил аббат Кардиа, которого не устраивала перспектива стать обладателем венца великомученика.

— Как я понял, ваше преподобие, вы отнюдь не желаете смиренно принять свою участь во славу Господа? — зловещим голосом осведомился Хуго Хемниц, и его стальные глаза сверкнули гневом. — Судя по всему, вечное блаженство в райских кущах — для вас пустой звук?

— Я... я пока не хочу в райские кущи, я... хочу в свой монастырь, — залепетал аббат, вдруг вспомнив трапезную с обильным столом и уютные кельи монастыря.

— Что же, обжираться, пьянствовать и блудодействовать мы все умеем, но, когда необходимо послужить нашей Матери-Церкви, вдруг оказывается, что нам жалко даже своей никчёмной жизни, — с нескрываемой грустью заключил иезуит. — Однако, как хотите, ваше преподобие, но я вам не позволю погубить свою бессмертную душу и захлебнуться под тяжким спудом своих грехов. Проклятому маркграфу вы, ваше преподобие, в любом случае не достанетесь, ибо, как истинный воин Иисуса, я не могу допустить, чтобы над вами надругались какие-то гнусные еретики. Венец великомученика нужно заслужить, но он вам достанется по праву, ибо так решил сам епископ. И этот венец близок, он спасёт вас от окончательного грехопадения, а значит — и от адского огня преисподней. Вас ожидает завидная участь. Поэтому всё, что мы сейчас сделаем. Ad malorem Dei gloriam!

Спустя какой-то час на дороге, у обочины которой осталась стоять брошенная монастырская карета, валялись трупы монастырских служек — любимцев аббата Кардиа, а его окровавленный и изувеченный до неузнаваемости труп, подвешенный вниз головой, раскачивался на огромной осине, появился Цезарио Планта и генерал-вахмистр Илов с отрядом рейтар.

— Кажется, мы немного опоздали, — сделал вывод личный астролог и фехтовальщик герцога, внимательно окидывая жуткую картину. — Пожалуй, этот несчастный аббат многое мог нам поведать, но молчание тоже бывает на редкость красноречивым. — С этими словами он стащил с одного из убитых послушников одежду и, с трудом напялив на себя, приказал: — А теперь скачем в доминиканский монастырь, ибо кто-то пытается выдать это кровавое злодеяние за работу разбойников!

Прошло всего два часа, и посланцы герцога благодаря хитрости Цезарио Планта ворвались в доминиканский монастырь, учинив там несусветный переполох.

Братья-доминиканцы серьёзного сопротивления не оказали. Несколько царапин, нанесённых шпагами солдат, быстро остудили пыл самых ретивых защитников монастыря и нагнали такой ужас, что монахи, сбившись в кучу во дворе, словно стадо овец, молча и покорно стояли, переминаясь с ноги на ногу, бормоча про себя проклятия и богохульства.

— Сегодня утром один иезуит привёз сюда очень знатную даму, причём против её воли! Кто желает нам помочь и добровольно как можно быстрее сообщит, где её спрятали? Признание вам, братья-доминиканцы, зачтётся как индульгенция не только за прошлые, но и за будущие грехи. Если же будете упрямиться, то сполна познаете на своём опыте методы святой инквизиции! У нас мало времени, поэтому поспешите! — крикнул громовым голосом барон фон Илов.

Монахи в ответ продолжали молча с тупым выражением на жирных хмурых лицах топтаться на месте.

— Повторяю, братья-доминиканцы, у меня — очень мало времени и каждая лишняя минута, проведённая мной в этом Содоме[236], будет стоить одному из вас жизни! — зловеще добавил барон, начиная терять терпение и пристально вглядываясь в застывшие мрачные лица монахов. — Ну что же, я предупреждал вас! — воскликнул он спустя минуту, пряча в карман камзола свои роскошные, усыпанные алмазами часы, и кивнул своим рейтарам.

Не мешкая, они выволокли из толпы первого попавшегося беднягу и тут же изрубили на куски палашами и широкими валлонскими шпагами. Не теряя времени и не давая опомниться доминиканцам, свирепые ландскнехты схватили ещё одного их собрата, которого постигла та же печальная участь.

— Я скажу! Я знаю, где она! — завопил один из насмерть перепуганных монахов, но прежде чем на него обратили внимание, озверевшие рейтары разделались ещё с двумя несчастными доминиканцами. Наконец громкие вопли монаха были услышаны, и Илов приказал прекратить избиение.

— Вот так бы давно! — процедил сквозь зубы генерал; вахмистр. — Подумать только, сколько мы потеряли времени из-за вашего глупого упрямства!