Валленштейн

Два насмерть перепуганных монаха отвели Цезарио Планта и барона в монастырский застенок, где томилась Брунгильда. Войдя в тёмную зловонную нору, заваленную нечистотами, где на охапке гнилой соломы с угрюмым видом сидела дочь герцога, Цезарио Планта от невыносимого смрада брезгливо скорчил свою бульдожью физиономию, а фон Илов, придя в ярость от увиденного, заставил ни в чём не повинных монахов лечь лицами в изгаженный экскрементами пол и, ступая тяжёлыми ботфортами по жирным спинам и упитанным задам доминиканцев, приблизился к Брунгильде и, поклонившись, сказал:

— Ваше высочество, мы пришли освободить вас из рук злоумышленников! — С этими словами он схватил ошеломлённую девушку на руки и тем же путём поспешил к выходу.

Глава XVIII МЕЧ ПАЛАЧА И КИНЖАЛ УБИЙЦЫ

(Герцогство Мекленбургское. Шверин, 12 мая 1630 года )

Оберст имперской армии барон фон Рейнкрафт в последнюю свою ночь перед казнью спал здоровым крепким сном праведника, не теряя драгоценного времени на докучные размышления о пройденном жизненном пути и на пороге вечности не подвергая себя мукам совести. Только с такими железными нервами, как у этого рыцаря, можно было спокойно дрыхнуть в своё удовольствие, находясь, по сути дела, уже по ту сторону Добра и Зла. Правда справедливости ради, стоит заметить, что барон согласно личному распоряжению герцога был заключён в такие роскошные апартаменты и так обслуживался многочисленной челядью, что ему вполне могли позавидовать самые знатные вельможи, находящиеся на свободе. Всё это время накануне казни к его столу прямо из дворцовой кухни доставлялись самые изысканные блюда и лучшие вина из личных запасов герцога. Более того, Валленштейн из уважения к именитому благородному узнику, помня его боевые заслуги перед Католической Лигой, распорядился соорудить на площади перед ратушей роскошный эшафот, на обивку которого не пожалели нового чёрного сукна и бархата. Палач Иеремия Куприк и оба его подручных ради такого случая получили новенькое облачение и амуницию, начиная от красных суконных плащей и балахонов и кончая такими же красными, но кожаными перчатками и башмаками с невероятно высокими, загнутыми вверх носками. Платье же было из синего сукна и состояло из узких, в обтяжку, коротких панталон, длинных, выше колена чулок и короткой куртки, подпоясанной широким красным кожаным ремнём с медной пряжкой. Также было вперёд уплачено за заупокойные мессы, которые должны были служить в течение целого года в кафедральном соборе во имя спасения души беспокойного рыцаря Рупрехта.

Герцог ещё утром навестил барона и подробно поведал обо всём этом. Рейнкрафт с искренней благодарностью и признательностью принял воистину отеческую заботу герцога и сказал, что после подобных тщательных приготовлений к торжественному ритуалу казни ему просто ничего не остаётся, как только с удовольствием подставить свою шею под меч палача, и ему, дескать, будет очень жаль, если по каким-то непредвиденным причинам или из-за какой-нибудь нелепой случайности, вроде недавнего стихийного бедствия, долгожданная казнь вдруг не состоится или будет отложена, что, пожалуй, будет очень громким разочарованием для достойных отцов-инквизиторов, а также для уважаемых жителей славного города Шверина.

— Можешь не сомневаться, барон, казнь состоится в любом случае, — твёрдо заверил своего лучшего офицера герцог, услышав столь дерзкий ответ, и лишь с грустью поглядел на полного сил и бешеного здоровья жизнерадостного великана и вышел вон: что же ещё Валленштейн мог сказать своему оберсту.

После ухода герцога барона навестил учёный доминиканец патер Бузенбаум, пожелавший лично доставить святые дары смертнику, причастить и исповедовать его перед дальней дорогой.

— Какая встреча! — искренне обрадовался барон фон Рейнкрафт, с величественным видом восседая за роскошно накрытым столом и наливая себе полный стакан рейнвейна. — Не желаете ли этого прекрасного вина, падре?

— Сын мой, я пришёл с другой целью, и тебе бы следовало помнить, что очень скоро ты предстанешь перед высшим судьёй, — с достоинством ответил Бузенбаум.

— Какая жалость, что вы, падре, не желаете разделить со мной этот скромный завтрак и отдать должное этому замечательному вину. В таком случае, я жду вас, падре, на эшафоте, где мы продолжим нашу беседу и подробно поговорим о спасении моей грешной души, а сейчас, увы, я очень занят.

Учёный доминиканец медленно поднялся с места и произнёс с грустью:

— Мне очень жаль, сын мой, что ты сам выбрал себе такую печальную участь. Поэтому я буду молиться за тебя, и дай Бог, чтобы мои горячие молитвы помогли тебе избежать вечных мук в преисподней. Прощай, сын мой, и умри с миром. — С этими словами Бузенбаум удалился, печально покачивая плешивой головой.