Валленштейн

— Я скоро навсегда покину прекрасную Падую. Моё рыцарское воспитание и университетское образование завершено. Пора всерьёз приобщаться к военному ремеслу.

На утонувшей в ночном мраке пустынной улице они на прощанье учтиво раскланялись, но Муцио Вителески, обращаясь к Валленштейну, немного помедлив, произнёс укоризненно:

— Сын мой, нам известно, что ещё в университетах Гольдберга и Альтдорфа ты был неисправимым забиякой и бретёром, начисто игнорировал такие важные евангельские заповеди, как: «Возлюби врага своего, как самого себя» и «Если тебя ударили по левой щеке, подставь правую». Ты всё время норовишь решить свои проблемы силой, но я удивляюсь другому: как ты, сын мой, умудрился по уши вляпаться в эту мерзкую историю с падуанской куртизанкой? Твоя беспечность непостижима!

— А меня занимает другой вопрос: почему вы, такие благочестивые отцы-иезуиты, прекрасно зная всю подноготную этой проклятой куртизанки, не удосужились меня предупредить об опасности? Не кажется ли странным, что именно мой соперник, а не вы, сделал это по своей доброй воле? — резко ответил вопросом на вопрос Валленштейн. — Теперь я надолго задумаюсь: переходить ли мне в католичество?

— Сын мой, — мягко произнёс иезуит, — речь шла о сатанистах люциферианского толка, и нас очень заинтриговала твоя довольно длительная связь с этой женщиной. Мы терпеливо наблюдали за вами, и, если бы твоя странная связь с люциферианами так внезапно не оборвалась сегодня, мы бы очень серьёзно призадумались: а не вернуть ли тебя в неуютные застенки святой инквизиции, но уже не в руки епископа Барберци? — С этими словами, прежде чем ошеломлённый Валленштейн успел произнести хоть слово, Муцио Вителески тихо хлопнул в ладоши, и от стены утонувшего в ночном мраке здания тотчас отлепились четыре широкоплечие рослые фигуры в монашеских сутанах.

Коадъютор ордена иезуитов благословил обескураженных рыцаря Валленштейна и барона Хильденбрандта и в сопровождении телохранителей, в широких складках одежд которых были скрыты ножны со шпагами, спокойно удалился.

Валленштейн, глядя им вслед, сказал озабоченно:

— Увы! У нас здесь в Падуе остались злейшие враги, и боюсь, что эта мерзкая история с падуанским палачом и его сестрицей — служанкой дьявола — для нас ещё не закончилась.

— Что ты имеешь в виду? — спросил барон.

— Где-то на побережье притаился Джакомо Негро со своей шайкой, и он только ждёт случая, чтобы поквитаться за всё. Надеюсь, негодяй не узнает, кто разделался с его родственниками. Однако не стоит забывать, что среди нас действительно завелась «крыса», которая пишет доносы в инквизицию. Не думаю, что это кто-то из Совета десяти, но к остальным корпорантам надо присмотреться.

— Откуда такая уверенность? — насторожился Хильденбрандт.

— Об этом случайно проговорился епископ Барберци.

— Да, не думаю, что он лгал, ведь он не рассчитывал на то, что ты очутишься на свободе. Мне же бояться нечего. Меня, кроме медицины, драк и пирушек ничего не интересует. Пусть об этом и строчит свои доносы эта мерзкая крыса.

— И всё же будь осторожнее, — посоветовал своему бывшему сопернику Валленштейн.

Они на прощанье обнялись, как старые друзья, и разошлись в разные стороны. Дальше по жизни каждый пошёл своим избранным путём, но над обоими висело ужасное проклятие сестры падуанского палача.

Глава II КРОВАВАЯ ДУБРАВА

(Молдавское княжество. Сучава, январь 1606 года)

Сытые кони резво бежали по утрамбованной многочисленными копытами и полозьями саней просёлочной дороге, которая змеилась между невысокими пологими холмами, поросшими густым буковым лесом, и вела из Плайю-Кузмин в Лукавицы. Эскорт из полутора десятков рейтар[27] сопровождал массивные сани. В эти добротно изготовленные дубовые сани, напоминающие кибитку на полозьях, цугом были запряжены сильные мекленбургские жеребцы. В санях удобно расположился, закутавшись в лисьи и волчьи шкуры, епископ Пазмани[28], известный в Священной Римской империи иезуит, исполнявший в своё время даже обязанности венгерского провинциала[29] в Гране[30]. Он происходил из протестантской семьи, но очень рано, благодаря вмешательству в его судьбу отцов-иезуитов, стал на «путь истинный», принял католицизм. Он ещё в 1587 году вступил в орден иезуитов, благодаря чему сделал блестящую карьеру на поприще служения святому апостольскому престолу. Ко времени описываемых событий Петер Пазмани стал епископом и профессором ордена иезуитов, впереди его ожидало дальнейшее продвижение вверх по крутым ступеням церковной иерархии. Сейчас же Пазмани спешил на переговоры с молдавским господарем[31] Ароном-Воеводой, далеко идущей целью которых было продолжение войны с турками за освобождение христианских народов, порабощённых басурманами, в частности, венгров и валахов.