Валленштейн

— Оставлять тебя на одном судне с женой и дочерью никак нельзя, — с этими словами встретил прибывшего на борт «Санта-Лючии» герцог Штайермарк. — Ты хитрый и коварный негодяй и слишком хороший моряк, чтобы не попытаться сбежать со всем своим отродьем. Но меня не проведёшь, мой одноглазый друг. Ты будешь находиться здесь, на «Санта-Лючии», на моих глазах с другим негодяем — с адмиралом Мертичем.

— Циклопу совершенно безразлично, на каком судне мы придём к нему в гости, — мрачно пошутил Хильденбрандт.

— Ты так полагаешь? — удивился герцог. — Тогда я рад, что мы поняли друг друга с полуслова.

Оба иезуита, стоящие рядом с герцогом и адмиралом Боргезе, с одобрением слушали эти слова, что нельзя было сказать о Валленштейне, которому было искренне жаль, что его бывший корпорантский соперник и товарищ влип в такую передрягу, и он не видел никакого выхода из создавшегося положения.

Адмирал Боргезе, стоя на квартердеке, внимательно прислушивался к странному разговору. Если не считать случайного обмена мимолётными взглядами в гавани Градиски, у причала, где был пришвартован бриг «Гансхен», то сейчас Боргезе впервые встретился с Хильденбрандтом после рокового 1614 года. Хоть это было нелегко, мгновенно узнал некогда беспечного весёлого ваганта, отчаянного забияку, бабника и пьяницу. За эти пять лет скитаний по морям барон превратился в матерого морского волка. Его лицо ещё более изуродовали глубокие шрамы, и оно вдобавок приняло кирпично-красный оттенок, свойственный блондинам, проводящим большую часть времени под солнцем на свежем воздухе, сильно обветрилось и задубело под всеми морскими ветрами. В стычке с берберским корсаром он лишился левого глаза, а его и так очень широкие плечи стали ещё шире.

Герцог Штайермарк находился в весёлом расположении духа, и прежде чем заковать Хильденбрандта в кандалы и бросить в трюм к адмиралу Метричу, он решил немного поразвлечься и сказал голосом, полным неподдельного дружелюбия:

— Барон, я думаю, благодаря вашему присутствию мы все здесь будем в большей безопасности. Правда, не считая моих людей на галеоне и на фрегате, здесь со мной мушкетёры графа фон Валленштейна, да ещё и кирасиры графа цу Мансфельда, но ваша шпага, которой, как я слышал, вы владеете мастерски, нам тоже не помешает.

— Но у меня сейчас нет шпаги, ваше высочество, — угрюмо ответил Хильденбрандт.

— При первых же признаках угрожающей нам опасности граф Мансфельд обязательно её вернёт вам, мой дорогой барон, — с хохотом пообещал герцог.

Слушавшие этот разговор мушкетёры и кирасиры, столпившиеся на шкафуте, угодливо подхватили хохот, и над верхней палубой «Санта-Лючии» раздалось такое дикое ржанье, что с полубака прибежал, расталкивая толпу вояк, встревоженный граф Мансфельд.

— Покорно благодарю, ваше высочество, — не теряя самообладания, процедил сквозь зубы Хильденбрандт.

— В таком случае, барон, — произнёс, давясь от смеха, герцог, — вам придётся подождать возвращения в трюме, и чтобы вам было не скучно, мы наденем на ваши праздные руки кандалы.

Последние слова герцога снова потонули в бурном хохоте.

— Ваше высочество, — внезапно вступил в разговор адмирал Боргезе, до сих пор с безучастным видом наблюдавший за всем происходящим и в душе клявший «сухопутных крыс», которые устроили на флагмане такую кутерьму. — Я думаю, для нашей безопасности этого пленника лучше оставить на верхней палубе. Дело в том, что далеко не весь флот Град иски сдался и попал нам в руки. Неисключено, что где-то поблизости под видом негоциантов до сих пор шныряют корсары. Этот негодяй отлично знает силуэты всех градисканских судов, и в его интересах вовремя нас предупредить, если на горизонте появится корсар.

Герцог вынужден был согласиться с доводами адмирала и, скрепя сердце, оставил Хильденбрандта на верхней палубе под охраной четырёх мушкетёров.

Когда всё было улажено, адмирал подал знак капитану флагмана синьору Вентури сниматься с якоря. В это время судовой колокол пробил два раза.

— Чёрт возьми, мы ещё на якоре, — выругался адмирал Боргезе, — а ведь мы должны быть у берегов этого проклятого острова к завтрашнему дню, пока не пробьёт восемь склянок. От этого, якобы, зависит успех всей операции. Однако, гром меня разрази, если я пойму — почему именно восемь? Похоже, герцог сошёл о ума? — добавил он про себя.

Капитан Вентури в надраенный до жаркого блеска медный рупор, заглушая болтовню и смех «сухопутных крыс», отдал приказ. Пронзительный свист дудки толстого громадного боцмана мгновенно разогнал команду флагмана по местам. «Санта-Лючия» сразу ожила и вместо прежней суматохи наступил железный порядок: раздался громкий скрип брашпилей и неприятный, скребущий по душе лязг ржавых якорных цепей, паруса наполнил лёгкий северо-западный бриз, и корабли осторожно выбрались из гавани в открытое море.