Вальпургиева ночь. Ангел западного окна

Сейчас произнесу вслух… И вдруг чувствую — от страха не могу слова вымолвить. Мне передался страх Джейн? Ее рука не дрожит — судорожно дергается! Я набираюсь мужества — пути назад нет! Келли ведь сказал, нынче во втором часу пополуночи Ангел даст некое особое приказание и… и откроет последнюю тайну, о которой я столько лет молил так истово, так горячо, со всею страстью, со всем жаром сердца. Я набираю воздуха, сейчас, сейчас я произнесу первое заклинание… как вдруг словно где-то вдали вижу… кто это?.. Рабби Лёв, и в руке у него — жертвенный нож. А над оградой бездонного колодца вновь на мгновение возносится Черная богиня, в левой руке у нее небольшое зеркальце, в правой тускло мерцает, словно оникс, некий удлиненный предмет, похожий на обращенное кверху острие копья или кинжал. Миг — и оба видения растворились в ярчайшем зеленом сиянии, оно волной нахлынуло с той стороны, где сейчас Келли. Оно ослепляет, я зажмуриваюсь, и кажется, будто мои глаза закрылись навеки и навеки померк для них земной свет. Но это не страх смерти — я чувствую только, что умираю, сердце замолкло, упокоилось, и я громким голосом произношу заклинание.

Потом я поднял глаза… Келли исчез! Там наверху, на штабеле из мешков, кто-то сидит и ноги скрестил, как Келли, да, это его ноги, в ярком зеленом сиянии хорошо видны знакомые грубые башмаки, но и тело, и лицо теперь другие. Непостижимое, загадочное превращение — это же Ангел, Зеленый ангел сидит там, наверху, скрестив ноги в точности как… дьявол, каким его в древности изображали персидские мандеи^{137}. Он теперь совсем не тот великан, каким всегда мне являлся, но лик, столь памятный лик, остался прежним — грозным, величественным и внушающим ужас.

Тело Ангела начинает сверкать, становится прозрачным, как огромный изумруд, раскосые глаза светятся, точно ожившие лунные камни, на тонких изогнутых губах застыла прекрасная и загадочная улыбка.

Рука Джейн — закоченела и словно неживая. Джейн умерла? Да, умерла, как и я сам, подсказывает мне разум. Она ждет, как и я сам, — я это знаю и чувствую, — ждет неведомого, страшного приказания.

Чего потребует Ангел? — этот вопрос не дает мне покоя, — нет, уже нет, потому что я уже знаю, каким будет ответ, но мое глубинное «знание» не достигает разума, не становится отчетливой мыслью… Я… улыбаюсь.

И тут уста Зеленого ангела разомкнулись, и я слышу слова… Слышу? И понимаю? Да, вероятно, понимаю, — кровь вдруг застыла в жилах! Жертвенный нож, который я разглядел в руке рабби, кромсает мою грудь, мое нутро, сердце, всю мою плоть, рвет кожу и ткани, впивается в мозг. И словно подручный палача, некий голос в моих ушах медленно, изуверски медленно и громко ведет счет пытке: один, два, три… и так до семидесяти двух…

Сколько столетий пролежал я, как окоченелый труп? И очнулся лишь для того, чтобы услышать ужасный приказ Ангела? Этого я не знаю. Знаю только, что сжимаю в руке холодные как лед пальцы моей Джейн и безмолвно молю: пусть окажется, что она мертва! Незатухающим огнем жжет меня повеление Зеленого ангела:

— Поскольку вы поклялись беспрекословно повиноваться, я открою вам тайну всех тайн, но прежде вы должны отринуть все, что есть в вас человеческого, дабы уподобиться божествам. Тебе, Джон Ди, верный слуга мой, повелеваю! Жену свою Джейн отведи на ложе моего слуги Эдварда Келли, дабы и он мог владеть ею себе на радость как земной муж женою земною, ибо вы братья, скованные единой цепью, и скована с вами Джейн, твоя жена. Триединство ваше да пребудет во веки веков в царстве Зеленом! Радуйся и ликуй, Джон Ди!..

Еще и еще, все мучительнее истязает жертвенный нож душу и тело, и я взываю к Богу, исходя беззвучным криком в мольбе об избавлении от жизни и сознания.

_____

Вздрогнув от острой боли, я поднимаю голову… я сижу, скорчившись в кресле за письменным столом, и, стиснув онемевшими пальцами, держу перед собой черный кристалл Джона Ди. Искромсал и меня жертвенный нож! Изрезал на семьдесят два куска! Боль, жестокая нестерпимая боль настигла и меня, она жжет, режет, ее острые лезвия подобны слепящим лучам, пронзающим бесконечное пространство, бесконечное время… Кажется, она длится уже многие и многие световые годы, одолевая межзвездные дали, и нет ей ни конца, ни предела…

Шут его знает, может, просто спина затекла, я же согнулся крючком; во всяком случае, очнувшись от странного магического полузабытья, я обнаружил, что сидеть очень неудобно, а может, дело в другом — я же надышался проклятых липотинских курений, так или иначе, поднялся я с кресла, шатаясь от слабости и чувствуя себя хуже некуда. К тому же я все еще находился под сильнейшим впечатлением необычайных событий, которые наблюдал со стороны, но в то же время и сам был их участником при отрешенном погружении в черную глубину магического кристалла — не знаю, как по-другому назвать это проникновение, вхождение в мир прошлого через искрящиеся черным блеском врата камня Praecipuus manifestationis.