Вальпургиева ночь. Ангел западного окна

Едва я увидел мимолетное торжество в глазах Елизаветы, мой дух пробудился — то был миг, краткий, словно взмах крыл посланников Божиих, но наваждение сгинуло. И понял я, что наделен особым зрением, что, подобно двуликому Бафомету, могу видеть не только то, что передо мною, но и то, что отвращено от меня. И вижу: лицо той, чье имя — Суета Земная, женщины, чья коварная усмешка выдает, что не святой целомудренный лик передо мной, а краденая личина. И вижу тыльную сторону — обнаженную от головы до пят смрадную плоть, кишащую, как вскрытая могила, червями, гадюками, жабами, гнусной мошкарой. Обращенная ко мне сторона благоухает, в чертах лица и каждом движении играет очарование и блеск божества, — оборотная сторона, которую она напрасно пытается скрыть, источает омерзительный запах тлена, безнадежность и неизбывный ужас смерти, оставляющий вечный след в душе.

Я крепче сжимаю кинжал, на сердце становится легко, взгляд проясняется. Весело и дружелюбно я говорю призраку:

— Уходи-ка ты, Исаида, из магической сферы! Второй раз не проведешь меня, наследника Хьюэлла Дата, напялив маску моей избранницы. Хватит играть, будь довольна и тем, что однажды в мортлейкском парке взяла-таки верх. То заблуждение искуплено жертвой!

Я еще не договорил, как с воем и ревом над парком пронесся вихрь, свинцово-серый серп луны скрылся за тучей. Ветер закрутился на лугу, завился смерчем, и вдруг в нем проступила дикая гримаса, искаженное злобой лицо, у самой земли, не выше моих коленей, люто сверкнул яростный взгляд, ветер взметнул рыжую бороду… старый приятель, Бартлет Грин, первый искуситель Джона Ди!

Начинается дикий шабаш. С молниеносной быстротой Черная Исаида принимает разные обличья, все новые, все новые, все более соблазнительные, она все откровенней, все бесстыдней пускает в ход последние свои уловки. Безуспешно, — раз от раза они лишь пошлее и примитивнее, наконец она опускается до жалкого кривлянья вульгарной потаскушки…

Внезапно все скрылось — воздух спокоен и тих, ровно и ясно светят звезды. Но, опомнившись, я с изумлением обнаружил, что стою перед маленькими открытыми воротцами в крепостной стене, один шаг — и я ступил бы на тропу, которая, сбегая по крутому склону, уводит прочь из Эльсбетштайна, прочь с обретенной родины, на чужбину…

Тут я осознал, что вплотную подошел к черте, о которой говорил Теодор Гэртнер, — переступив ее, я навсегда потерял бы мир Эльсбетштайна и очутился во владениях Черной богини. Призрак завлек меня к этим воротам! А ведь мне казалось, что я не сходил с места; лишь в последнее мгновение меня спасла от гибели милость Бафомета… Какое счастье, что она была мне ниспослана!..

Теодор Гэртнер снова рядом, он обращается ко мне и, слышу, называет меня братом.

Многое потонуло в переполнившей мое сердце ликующей радости, однако суть повелений я понял.

Мне предстают создания света, соединенные в златую цепь, и одно из ее звеньев размыкается, чтобы принять новое звено — меня — в сообщество. Нет сомнений — происходит не символический ритуал вроде тех «мистерий», которые в земном мире, этом царстве теней, на тайных сборищах разыгрывают смертные, не одно из подобных тусклых отражений неземного блеска, — свершается живое и животворное действо иного мира…

Я слышу негромкий напевный шум моей крови: «Ты призван, Джон Ди, ты принят и избран, Джон Ди!»

— Стоящий с поднятой головой, раскинь свои руки!

Я простираю руки в стороны.

Тотчас же слева и справа кто-то крепко их сжимает, смыкается прочная цепь, и мое сердце ликует. Вместе с этим блаженным чувством приходит понимание, чем оно вызвано: звенья цепи несокрушимы; любые невзгоды, какие ни падут на меня, будут отражены мной не в одиночку, ибо на помощь придут бесчисленные союзники. Тысячекратно увеличится сила, тысячекратно возрастет стойкость, и побеждены будут все напасти и беды, отринута злоба смертных и ненависть демонов…

В упоении от радостной мысли, что отныне и навеки я под надежной защитой и принадлежу к единству, ощущая все новые волны счастливого восторга, я слышу голос, возглашающий:

— Сними одежды своих скитаний!

Радостно повинуюсь. Словно окалина со стали, осыпаются с меня почернелые лохмотья, одежды скитаний, опаленные огнем, который уничтожил мою земную обитель. Словно окалина…

Я мельком удивляюсь и понимаю: да, вот так мы сбрасываем одежды после скитаний, к какой бы цели ни привел путь. Словно окалина, упало когда-то платье к ногам княжны Асии…

Вдруг — быстрый удар, точно легким молоточком, поражает меня в голову. Никакой боли, напротив, удар благотворен, ибо над моим теменем взлетают снопы света… Им нет конца, свет возносится в небо и зажигает неисчислимые звезды… Это зрелище, звездное море света, дарует блаженство…

Неохотно и медленно я прихожу в себя.

Я облачен в белые одежды. Опускаю глаза, и тут их ласково касается луч света, посланный золотой розой, которая сверкает теперь и на моей груди.

Рядом мой друг — Гарднер, мы стоим в зале с призрачно высокими стенами, и со всех сторон доносится тихое гудение, словно здесь огромный пчелиный рой.