Вальпургиево проклятие

– Прости нас, Элизабет, – продолжала за старика рыжеволосая Эльза, – ты была такой прелестной малышкой, что мы решили не довольствоваться тобой сразу, а на какое-то время забрать к себе на воспитание. С твоим появлением у нас появилась возможность уехать из этих краев, сочинить красивую историю и жить среди людей. Ну, а позже у нас созрел план…

– Эльза, довольно разговоров, – серьезно отрезал Фрэнк. – Нам не до болтовни! Совсем скоро полнолуние! Так что, милая, окажи нам с бабулей небольшую услугу – заткнись и делай то, что мы тебе скажем. Милочка, potius sero quam nunquam9, правда?

– НЕТ! – взмолилась я. – ПРОШУ ВАС, НЕ НАДО! ДЕДУЛЯ, ЭТО ЖЕ Я… ЭЛИЗАБЕТ!…

Из моих глаз струились слезы, мой голос дрожал, горло пересохло, а руки и ноги попали в плен судорожных тисков. Каждое слово давалось мне с адским трудом.

– Разумеется, ты, Элизабет, – мягко проговорил дедушка, – наша милая Лиз!

– Это совсем не больно, – на тех же нотках соглашалась девушка, – иди же к нам, милая девочка…

Я кричала и громко звала на помощь. Но в тот день меня не суждено было услышать.

10

Я проснулась в окружении пустых белых стен.

Там, где я находилась, все сияло сверкающей белизной: стены, потолок, постель, халаты. И даже одинокое, впечатанное в стену окно, за которым расстилалось полотно хмурого туманного пейзажа.

По правую сторону моей кровати виднелась капельница, подведенная к моей немощной руке, а также маленькая тумбочка с миниатюрными пробирками для лекарств и устарелый выпуск местной газеты. Мой организм изнемогал от обезвоживания и жуткой ломоты в костях уже который месяц. Оставался день до юбилейной – пятилетней даты моего пребывания в этом заведении.

***

Удивительно, как быстро идет время. С того момента, как одним майским днем мне довелось очнуться в заброшенной лачуге, прошло пять лет. Единственное, что удалось мне хорошо запомнить – это то, как на протяжении нескольких суток я лежала на холодном полу ветхого дома, умирая от голода и боли.

К сожалению, моя память обрывиста и возвращается ко мне маленькими фрагментами, из которых впоследствии очень трудно вывести общую картину. Даже сейчас, по прошествии всего этого времени, я продолжаю по кусочкам собирать подробности того дня. Несмотря на то что в хижине я провела около трех-четырех дней, мне удалось запомнить лишь ощущение пронизывающего до костей холода, гул завывающего ветра, встревоженный мужской голос и оглушительную сирену скорой помощи, которая немедля приехала и спасла мне жизнь.

Сведения о поступившей англоговорящей пациентке, некой миссис Элизабет Шульц, с невероятной скоростью облетели больницу, поставив на уши весь персонал. Как выяснилось позже, паника их работников была обоснована тем, что никто не знал английского так, чтобы общаться с американкой, пускай даже старой и больной. Как выяснилось немного позже, единственным англоговорящим врачом в этой больнице являлся Стефан Караджале, который в итоге вызвался меня опекать.

Стоило мне прийти в себя, как доктор Караджале сообщил мне о поставленном диагнозе и потратил несколько личных часов на то, чтобы выудить у меня какую-либо информацию. С его стороны последовал поток самых разных вопросов: кто я? откуда я? помню ли я свой дом? как я очутилась в лесу?

В ответ на его вопросы я отрицательно мотала головой и пожимала плечами.

Доктор Караджале также рассказал историю моего спасения, упомянув, что нашел меня местный лесник, выполнявший выходной обход тамошних окрестностей. Из его слов можно было заключить, что разваливающаяся лачуга стоит в лесу еще с незапамятных времен.

«Люди уже давно не живут в этих краях, – передавал его слова доктор, – а любопытные альтруисты наведываются крайне редко – не чаще, чем раз в год».

И каков же был шок этого человека, когда на полу заброшенного дома он находит пожилую иностранку, которая не знает ни одного слова по-румынски. Узрев своими глазами эту ужасающую картину, Фонсу (как он представился диспетчеру в трубке) пришлось накрыть меня теплой курткой и молиться, чтобы я дожила до приезда врачей.

Время шло, вопросы и диагноз оставались прежними, улучшений не было, как и ухудшений. Каждое утро я просыпаюсь с чувством, будто навсегда застыла в одном моменте. Меня не перестают преследовать галлюцинации, провалы в памяти и головные боли. Я не в силах бороться с прогрессирующей опухолью головного мозга, я не в силах устранить всю боль, которую чувствую ежесекундно. Я уже начинаю видеть сны. Прекрасные сны о небесах, где меня ждут мои мама и папа.

Я всем сердцем жду этой встречи.

До Вальпургиевой ночи оставались считанные дни: улицы по-праздничному украшены, счастливые семьи возвращались из супермаркетов с сумками, полными покупок, детки примеряли свои новые костюмы. А я, физически стара и беспомощна, но в душе юна и полна сил, – лежала в маленькой палате хосписа и смиренно дожидалась своего конца.