Разглядывая поверхность саркофага, я снова и снова открывал для себя что-то новое: нацарапанные руны, богомерзкая ведовская символика, латинские тексты. Вся эта дьявольщина оказывала на меня гипнотическое воздействие, я был зачарован, утянут в другой мир… Притягательные магические чары ослабели, когда крышка гробницы начала издавать резонирующие звуки и сотрясаться так, будто в саркофаге существовал отдельный мир, который прямо сейчас переживал маленькое землетрясение. И очевидным представал тот факт, что внутри этой каменной темницы кто-то был. И этот кто-то или что-то испытывало нестерпимое желание выбраться наружу.
От тряски вековой громадины пыль разлеталась во все стороны, из-за чего воздух в комнате стал еще более спертым и мутным. Не ожидая, что при первом же толчке пыльные коросты полетят в мою сторону, я толком и не успел прикрыть лицо. Пропустив через свои легкие тысячелетнюю пыль, я в этот же миг согнулся пополам и зашелся в надрывном, удушающем кашле.
Пребывая в состоянии ужасной растерянности, я не сразу сообразил, что мне давно пора убираться отсюда. Хотя внутренний голос твердил мне об этом с самого начала, ко мне до сих пор не приходило осознание, что вся эта ужасная пытка происходит в действительности. Я был словно в тумане.
Когда в моей голове уже замаячили огоньки, сообщающие о бедственности ситуации, я все той же легкой поступью стал отступать назад, но, не пройдя и нескольких шагов в направлении выхода, я почувствовал, как неумолимая хватка чьей-то грубой руки сомкнулась на моем плече.
Это было механическое и холодное прикосновение, в котором не чувствовалось никакой жизни. Оно олицетворяло всю жестокость и безысходность сущего бытия: длинные и костлявые пальцы, мертво обхватившие мое плечо, отразились на моем теле вспышкой пронзающей боли. Я закричал.
С каждой секундой мертвецкий холод все глубже просачивался сквозь толщи моего фланелевого пиджака, говоря своим зверским упорством о том, что отныне моя ситуация становится фатальной и предопределенной в его пользу.
Невидимый враг взгромоздил на мое плечо вторую руку и с силой развернул к себе.
И каков был мой нарастающий шок, когда вместо ожидаемого монстра перед моими глазами предстал незнакомый силуэт девушки.
Девушка была ослепительна своей красотой, а ее свободное белоснежное платье только подчеркивало всю надлежащую нежность ее образа; рыжие, немножко взлохмаченные кудри переливающимися волнами обрамляли ее утонченное лицо, а зеленые лучезарные глаза обладали непростительной глубиной… В образе прекрасной девушки чувствовалась некая отрешенность, какая-то иная энергия, что не присуща обычному человеку. Многовековое одиночество, которое стало проклятием для этого падшего ангела; ее светлый лик был полон боли и страданий.
Не в силах оторваться от ангельской красоты, я был готов потонуть в ее бездонных глазах, сгинуть в прах ради ее улыбки или навсегда подарить ей свое сердце. Все продолжалось до тех пор, пока я не понял, что все это время меня обманывало чудовище: сияющая красота резко сменилась уже знакомой лукавой улыбкой, принадлежащей богомерзкой старухе Роуз.
Не в силах пошевелиться от тисков чудовищного смятения, я почему-то нашел это время подходящим для воспоминаний о своем скептицизме насчет потусторонних явлений. В фантастических сюжетах этих существ называют оборотнями; существа, способные временно видоизменять свой облик магическим путем, превращаясь из человека в другое существо.
Теперь я орал что есть мочи, и с каждой тщетной попыткой вырваться из губительной хватки чудовище только сильнее вонзало в меня свои острые когти, все громче разражаясь скрипучим, дьявольским хохотом.
Это был последний эпизод, который я запомнил во всем его колорите благоговейного ужаса и невыносимого страха.
Позже я потерял сознание.
***
Очнулся я в своей спальне, из которой, как мне тогда показалось, я и не выходил.
Я распахнул сонные веки, в моей голове властвовали хаотичные измерения и неуловимые, сменяющие друг друга вихри. Но даже несмотря на это, я понимал, что оказался в совершенно другом месте. Об этом говорило полное отсутствие изящного колорита, который царствовал в этом доме еще несколько часов назад. Невзирая на то, что общие очертания знакомого мне помещения сохранились, отныне комната напоминала мне убогую хижину.
Отныне вся превосходная деревянная утварь стала прогнившей и пыльной, а по косым углам простиралась аккуратно вытканная, будто орнамент из белой шелковой нити, паутина, на которой гнездилось добротное семейство крупных пауков. Этот дом больше не украшали увитые изящным акантом обои, потому что теперь их вид напоминал дохлых змей, свисающих со стен неряшливыми клочьями. В доме также пребывал стойкий запах гнилости, отсыревшей штукатурки и крысиного помета. Что, несомненно, ставило яркий акцент на неоспоримом факте его безжизненности.