Вальс бывших любовников

Занятие было нудное, долгое и, как чувствовала Крошина, совершенно бесперспективное, но для успокоения совести решила все-таки отработать и эту версию до конца.

Через полчаса, положив трубку после финального звонка, Лена вздохнула и признала поражение.

– А ведь вполне могло быть, что никакой группы и нет. Да кто угодно мог представиться киношниками – в чем проблема? С чего я решила, что все эти предложения – чистая правда, а не просто предлог, чтобы заманить девчонок… Вот куда, кстати? Мы же так и не выяснили, где Зритель переодевал тела – и тела ли это были, может, они и сами переодевались? – бормотала Лена, откинувшись на спинку кресла и гладя в потолок. – Ну вот с Покровской точно прокатило бы – кастинг же, образ… А что было с Колосовой и Савиной? Их-то ничем к переодеванию не замотивируешь, какая разница, в чем работают администратор и парикмахер? Нет, что-то здесь не то…

Она со стоном опять опустила голову на столешницу, усыпанную снимками. Создавалось ощущение, что в ходе расследования она не продвинулась вообще никуда, хотя работы провернула немало. Горький привкус поражения уже чувствовался. Лена представляла себе, как у нее образуется такой громкий «глухарь», который будет на ее биографии огромным черным пятном. Но хуже всего были люди… Матери девочек, с надеждой просившие найти убийцу, Славогородский, буквально моливший с больничной койки о том же, даже Павел Голицын, которому тоже непременно хотелось, чтобы убийца был пойман и наказан… Как быть с этим дальше, Лена не представляла. Но такое чувство было у нее впервые за все годы работы. Это действительно оказалось первое дело, в котором она никак не могла разобраться и даже не видела перспективы как-то положение исправить.

– Не с кем посоветоваться… Паровозников сейчас вообще не опер, вот же угораздило его так не вовремя роман закрутить… К Шмелеву пойти? Орать будет, приступ язвы заработает… Ох, вот это я попала…

– Елена Денисовна, вы у себя? – раздался мужской голос в коридоре, и Лена быстро выпрямилась, постаравшись принять сосредоточенный вид:

– Да, входите.

Это оказался дежуривший на проходной сержант:

– Вам тут конвертик принесли, торопился человек, просил отдать. Да вы не бойтесь, мы прозвонили – там бумага, – успокоил он, заметив, что Лена слегка отпрянула. – Что ж я, совсем дурак – тащить в здание что ни попадя?

– Ну надеюсь… Спасибо, товарищ сержант, свободны.

Он козырнул и ушел, оставив белый конверт на краю стола. Лена же все никак не могла найти в себе силы протянуть руку и взять его, как будто чувствовала, что ничего хорошего внутри не обнаружит.

– Ну что, так и будем в гляделки играть? – спросила Лена у конверта, как будто он мог ей ответить. – Что у тебя там, не скажешь? Вряд ли ответ на все мои вопросы, правда?

Она перегнулась через стол и взяла конверт, повертела, понюхала – пахло почему-то машинным маслом, хотя никаких следов внешне заметно не было. Конверт был тщательно заклеен, пришлось воспользоваться ножом для бумаги. Сверху оказался сложенный вчетверо лист белой бумаги, явно мелко исписанный изнутри, а вот под ним…

Под ним Лена нашла фотографию. Распечатанный на принтере снимок – связанная по рукам и ногам Воронкова, сидящая на стуле в каком-то почти заброшенном помещении. Рот у Юльки был заклеен куском черного скотча, и вся ее поза говорила о том, что подруга испытывает весьма ощутимую боль от впившихся веревок. Но главный ужас заключался в другом. На Юльке было платье в мелкую черно-белую «лапку», черные колготки и черные туфли, и это на секунду выбило пол у Лены из-под ног, она даже ухватилась пальцами за столешницу.

– Черт тебя возьми, Юлька! Доигралась? – вполголоса произнесла Лена, глядя на снимок подруги с ужасом и жалостью. – Вот что мне теперь делать?

«Письмо читай, дура!», – прозвучал в голове резкий Юлькин голос, и Лена встрепенулась, как будто только этого и ждала.

Отложив снимок, она осторожно, стараясь как можно меньше хвататься за лист, одними ногтями развернула его и, нацепив очки, принялась читать, без труда разбирая мелкий, но очень четкий и правильный почерк.