Переглянувшись с Паровозниковым, они засмеялись, Андрей приобнял ее за плечи, чуть прижал к себе:
– Ленка, я так рад, что с тобой все в порядке… Не представляю, как бы… Тут с Петькой такое, если бы еще и ты…
Лена вопросительно уставилась на него:
– Что?! – прошептала она, холодея от ужаса. – Что с Петькой?!
– Нашли у него серьезное заболевание почек, пересадка требуется, – вздохнул Андрей. – Иваныч ему в Москву предлагает ехать, а тот ни в какую, молодой балбес. Там, говорит, папа с мамой замучают, лучше тут буду лечиться, а у нас же пересадок не делают. В общем, надавили мы на него всем комитетом, уговорили взять бессрочный отпуск, прооперироваться, а дальше будет видно. Он вчера уехал, просил перед тобой извиниться, что работу по Савиной так халтурно сделал.
– Вот дурак! – прошипела Лена. – Нормально он все сделал, а Кольцов бы ему все равно ничего толкового не сказал!
– Так, все, Крошина, умолкни давай, а то меня твой Горский закопает где-нибудь, – велел Андрей, увидев, как она хватается за горло. – А у меня, может, только личная жизнь начала налаживаться.
Лену выписали через неделю, и Филипп, как обещал, повез ее в санаторий ФСБ.
Осень на юге сильно отличалась от той, к которой Лена привыкла, и они много гуляли по набережной, дышали морским воздухом. Лена проходила лечение, Филипп все время был рядом, читал ей вслух, а однажды даже сыграл на стоявшем в холле пианино обещанный вальс Доги. И Лена вдруг поняла, что больше ее эта музыка совершенно не будоражит так, как было всего полтора месяца назад. А главное – музыка не вызывала воспоминаний. Лена действительно не вспоминала больше ни погибшую Нину Колодину, запутавшуюся в своих чувствах, обиженную на весь мир и оттого еще более несчастную, чем была, ни кого-то из своих бывших, с которыми она вынуждена была общаться снова, ни первые отношения с Максимом Дягилевым, который даже не знал о том, что произошло.
– Нельзя идеализировать человека, я поняла это, только оказавшись одной ногой в могиле, – сказала она однажды Филиппу, гуляя по набережной. – Тогда, в юности, я думала, что Максим очень добрый и порядочный, а вот Юлька сказала, что это было не совсем так. Он-то видел, как Нинка к нему относилась, все понимал – и подшучивал, подсмеивался. А потом и вовсе воспользовался ей и сбежал. Противно…
– Ты, Ленка, вроде взрослая, а все как девочка – в романтику веришь.
– Еще скажи, что все мужики одинаковые…
– И скажу, – кивнул муж, обнимая ее. – Все мы одинаковые, когда влюбляемся – никого, вокруг не видим. Вот и Дягилев твой никого, кроме тебя, замечать не хотел. Слава богу, хоть у Андрея глаза открылись, – вдруг рассмеялся Филипп.
– Думаешь, у них что-то получится?
– Поживем – увидим, – сказал Горский, увлекая ее за собой с набережной в ближайшее кафе. – Идем, шторм начинается.