Вальс под дождём

Капитан не дал мне закончить:

— Забудь про него. — Он усмехнулся: — Бельё кипятим на кострах, стиральные аппараты крутим вручную, живём в землянках при коптилках, воду таскаем вёдрами из реки и там же полощем бельё — хоть жара сто градусов, хоть лютый мороз, хоть дождь, хоть камни с неба — норма не меняется. Ну как? Согласна?

Капитан так ясно обрисовал неизвестную мне сторону фронтовой жизни, что я внезапно представила своего папу в окопах под Москвой, измученного, завшивленного, в грязной гимнастёрке, которую не меняли много месяцев. Прежде я никогда не задумывалась, чьи руки обстирывают огромную армию, неделями не выходящую из боёв, не имеющую возможности нормально помыться и побриться. Я вспомнила, как мама крахмалила папе воротнички на рубашке и тщательно отглаживала брюки и как приятно пахло морозцем свежее бельё на моей кровати.

Ожидая ответ, капитан выразительно посмотрел на Вику: мол, кого ты привела?

А я словно очнулась и горячо сказала:

— Конечно, согласна. Вот увидите, я вас не подведу!

— Ну и славно, — прикрыв глаза, с усталым видом подвёл итог капитан. — Завтра с утра иди к писарю, оформляй документы. Добро пожаловать в наш ППО.

* * *

— Поля, баба Лиза! — Я ворвалась в избу под вечер, когда успела получить расчёт на железной дороге и аттестат довольствия в полевом прачечном отряде вместе с удостоверением и номером полевой почты.

Сидя у чугуна с картошкой, Полина и баба Лиза ужинали. Керосиновая лампа отбрасывала на скоблёные доски стола медовые пятна света. Посреди стола выгибались пластами розовато-бордовые листья квашеной капусты со свёклой, а на плите попыхивал паром чайник.

Когда Полина подняла на меня глаза, её лицо выражало безразличие.

— Почему ты не была на работе?

— Я была! — Нетерпение выложить свои новости раздирало меня на части. Скинув ватник, я присела на краешек табурета и широко, во весь рот улыбнулась, потому что изнуряющее чувство вины перед Полей рассеялось в воздухе, как дым из печной трубы. — С утра я пришла в контору и уволилась.

— Что ты сделала? — ахнула Полина. — Как — уволилась?

В её глазах появилось тревожное выражение.

Я пожала плечами:

— Обычно, как все увольняются. Написала заявление и получила расчёт. — Я сделала паузу, чтобы насладиться их удивлением. — Дело в том, что я ухожу на фронт.

Тут я немножко слукавила: мне объяснили, что работать придётся вблизи боевых действий, но всё-таки в тылу, в прифронтовой полосе. Зато оружие за мной закрепят и стрелять научат.

Среди повисшего молчания стуком сердца звучал маятник ходиков на стене, и глухими щелчками потрескивал мороз в чердачных перекрытиях. Завтра приютивший меня дом останется в прошлом. Эта мысль добавляла в мою радость капельку, нет, не горечи, а, скорее, сожаления с оттенком лёгкой грусти. Я успела полюбить и Полю, и суровую бабу Лизу, и кота Филимона, и даже лапти, грудой наваленные в гумённую корзину.

Поля взяла из чугунка горячую картофелину и стала катать её между ладонями, обжигаясь и морщась.

Я вытащила из кармана новенькое удостоверение на листе бумаги и раскрыла на разворот.

— Вот, полюбуйтесь. Вольнонаёмная рабочая Ульяна Николаевна Евграфова. Русская. Комсомолка. Так что я попрощаться забежала. Завтра с утра наш отряд отбывает к месту службы.

Баба Лиза, ни слова не говоря, встала и ушла в свою спальню. Мы остались вдвоём с Полей. Я положила свою руку на её локоть:

— Поля, ты прости меня, если я тебя обидела. — Я опустила голову и посмотрела на картофелину в её руках, которую она успела размять в кашу. — Вы с бабой Лизой столько хорошего для меня сделали. Если бы не ты… — Я захлебнулась словами, чувствуя, как веки медленно набухают слезами.

— И ты меня прости! — Поля вскочила и крепко обняла меня за плечи. — Прости, Улька. Я знаю, что ты не виновата, что он сам. — Она вздохнула с печальной бабьей безнадёжностью. — А ты молодец, что пошла на фронт. Ты настоящая! — Она поцеловала меня в щёку. — Прощай, москвичка. Баба Лиза за тебя молиться будет.

— Ты погоди за бабу Лизу-то говорить, — оборвала её баба Лиза. Тяжело ступая по полу, она подошла к нам с Полиной и протянула мне кочедык для лаптей. — Накось, девка, возьми с собой, авось пригодится. А как новые лапти сплетёшь, не забудь сказать: «Слава Тебе, Господи». Глядишь, тот, кто в твоих лаптях шлёпает, и о тебе словечко перед Богом замолвит. — Она сложила пальцы щепотью и медленно, торжественно перекрестила меня широким крестным знамением. — А теперь ступай. Долгие проводы — лишние слёзы.

* * *

— Оля, из Воронежа.

— Ира, Весьегонск.

— Оксана, Харьков.

— Дуня, Новгород.

— Зоя, Казань.

— Илга, Рига…