Вальс под дождём

Девчата в теплушке окружили меня весёлой толпой и теребили, как новую куклу из магазина игрушек. Сияли приветливые улыбки, рассыпали смех звонкие голоса. Общее настроение втягивало меня в свою орбиту, и я, ещё не зная девчат, уже гордилась ими. Мне нравилось то, что все мы собрались из разных уголков страны, что вместе, рядом, плечом к плечу, что представляем один полевой прачечный отряд. Словно скинув с плеч тяжкий груз тревожных ожиданий, я обвела взглядом тесное пространство теплушки и громко представилась:

— Ульяна, Москва.

— Ещё одна москвичка, — раздражённо сказала из угла белобрысая девушка с тонким нервным ртом. Её тон так резко контрастировал с дружелюбной обстановкой в теплушке, что я растерялась.

— Не обращай внимания, — напевно сказала Оксана из Харькова, — Ленка со всеми такая злющая. С ней к корыту никто вставать не хочет. Ты лучше нас держись, мы тебя в обиду не дадим.

Большими красными руками Оксана перехватила мой вещмешок, и я с ужасом увидела, что у неё нет ногтей! Вместо ногтей на пальцах торчали корявые пеньки желтоватого цвета, едва прикрывавшие лунки.

Я поспешила отвести взгляд, мало ли болезни всякие бывают, но Оксана заметила и не обиделась:

— На ногти смотришь? Так их почти ни у кого из прачек нет. Мы же каустиком стираем, то есть щёлочью. Помнишь уроки химии? Каустик, зараза, едкий, как зверь. Нас так и узнают по рукам — если нет ногтей, значит, из полевого прачечного. Но ты не бойся, привыкнешь. Мне один доктор сказал, что после войны ногти опять отрастут. Это мы первое время плакали по ночам и стыдились свои распухшие лапы на людях показывать. Думали, ну кто нас, таких изуродованных черепах, замуж возьмёт? На принцев рассчитывать не приходится. — Она подмигнула.

— Война, какие принцы, — неловко пробормотала я, думая о Серёже Луговом и о том, что не смогу подать ему руку при встрече.

— Девушки, дайте наконец человеку осмотреться! — отстранила всех Вика. Она указала мне на свободные нары второго яруса: — Вот твоё место. Надеюсь, не упадёшь.

По дружному смеху девушек я поняла, что подобный случай уже имел место, и подхватила шутливый тон:

— Ничего, я летать умею.

Тонкий матрац, армейское одеяло, подушка — наилучшее предложение, чтобы улечься навзничь, уставиться в дощатый потолок и слушать перестук вагонных колёс, отмеряющих километры в сторону фронта.

* * *

Под мерное покачивание теплушки Вика объяснила мне, что фронтовая стирка совсем не то, что мирная, домашняя, с мыльной пеной в корыте и звучными шлепками белья по стиральной доске. Хорошие хозяйки предварительно натирали мыло на крупной тёрке, замачивая бельё с вечера. Мама говорила, что вместо мыла можно использовать золу из печки, но я не понимала, каким образом можно при помощи чёрной золы сделать белыми простыни и пододеяльники. Наверняка мама шутила. Если дело было летом, то корыто выносилось во двор, неподалёку от колонки с водой. Я любила смотреть на проворные мамины руки, что тёрли, полоскали, тискали и накрепко выжимали стирку мокрыми тугими жгутами. А как чудесно было найти соломинку, опустить её в пену и один за другим выдувать переливчатые мыльные пузыри, а потом ловить их на ладошку!

— Если брезгливая или обморочная, то лучше просись в гладильщицы или в швеи, к ним уже чистая одежда попадает, а у нас самая тяжесть, — сдвинув брови, предупредила Вика. — Я как в отряд попала, то первое время каждую ночь ревмя ревела, так солдат было жалко, особенно если гимнастёрка вся насквозь простреленная, с убитого. — Вика положила в рот осколочек сахара и звучно пососала. — Не могу без сладкого, вот и растягиваю один кусок на весь день. — Она пошарила в кармане и протянула мне сухарь. — Хочешь?

— Нет. — Я покачала головой и онемевшими губами переспросила: — Как — с убитого?

— Да так! — Вика пожала плечами. — Ты небось думаешь, что убитых прямо в амуниции хоронят?

Я кивнула.

Викина улыбка искривилась горечью.

— Нет, подруга. Так никакой одежды на всю армию не хватит. — Она посмотрела на мою гимнастёрку и дотронулась до штопки на плече. — Смотри, твою тоже какая-то девушка носила, когда её пуля нашла.

Прежде мне не приходило в голову задумываться, откуда берётся форма. Поражённая, я прижала ладонь к прорехе, аккуратно зашитой зелёными нитками, и несмело поинтересовалась:

— А кто их раздевает, мёртвых?