Вальс с негодяем

Красавчик стоял перед ней в костюме пирата — широкие шаровары заправлены в алые сапоги с длинными, закрученными носами, широкая же атласная белая рубаха, в рукава которой можно было легко обернуть хрупкую фигурку Изабеллы два, а то и три раза. Расшитый золотом бархатный жилет, цвета шоколада, обтягивающий его торс, как хорошая перчатка и позволявший понять, как сильно развиты мускулы его груди и спины. На голове его была залихватская треуголка, явно побывавшая в море не раз и не два, под ней красовался уже знакомый Белле алый платок, которым джентльмен повязывал голову, когда возводил мост. Маску Гэбриел надевать не стал, вместо этого скрыл часть лица, наклеив окладистую бороду. В довершение образа, один глаз его был закрыт круглой черной повязкой.

— Я ранен в самое сердце. Я так рассчитывал растопить лед ваших глаз с помощью карточных фокусов!

— Разве в моих глазах лед?

Ей казалось, что все её существо сейчас не то, что лед — расплавленное золото, медленно стекающее к его ногам.

— Дайте-ка посмотрю повнимательнее? О… Сегодня в них точно есть капелька бренди. Так по кому вы вздыхали?

Белла слегка повела головой, чтобы посмотреть, чем заняты сидящие рядом матроны — к счастью, они обсуждали своих подопечных, и им не было дела до бедняжки, неудачно упавшей с лошади.

— Я вздыхала, вспоминая, какое чудное шампанское мы пили на острове. Увы, должна огорчить маркизу, её поставщик хуже вашего.

— Я польщен. Ваша бальная книжка уже заполнена или я могу надеяться?

— О… надеяться вы, несомненно, можете, но, боюсь, танцы сегодня не входят в мои планы.

— Неужели вы не любите танцевать?

— Обожаю. И моя левая …нога...  —  Белла поняла, что весьма невежливо при джентльмене обсуждать части тела, но отступать было некуда.

— Ваша левая?

— Конечность…она тоже, любит танцевать, но вот правая… Увы, моя правая — ненавидит танцы! Мы всегда с ней спорим по этому поводу. Даже, скажем так заключаем пари. Сегодня, правая конечность выиграла, и мы не танцуем.

— Какие у вас интересные отношения с вашей…хм… конечностью. Может, я смог бы с ней договориться?

— Вы?

— Я думаю, она ненавидит танцы потому, что ей приходится много работать, — он усмехнулся, — я имел ввиду — скользить по паркету… И если я смогу убедить её, что работать не придется вовсе…

— О… Не думаю, что она согласится…

— А вы? Вы бы согласились вальсировать со мной?

— Я не могу. Правда. Моя лодыжка все еще болит, и…

— Уверяю вас, что смогу сделать так, что вы не почувствуете боли. Позвольте?

Контрданс закончился, и музыканты приготовились играть вальс, пары уже выстраивались на паркете.

Суит галантно предложил ей руку, слегка потянув, чтобы заставить её встать.

— Не опирайтесь на больную ногу.

— Я не могу танцевать на одной ноге!

Белла произнесла это шипящим шепотом, в панике, представляя, как нелепо будет выглядеть её попытка закружиться в вальсе.

Но тут произошло нечто совершенно неожиданное, Суит подставил свою ногу так, что конечность Беллы — та самая, несговорчивая, больная, правая конечность, встала на его ногу, а вторая следом повторила этот небольшой подвиг. Одной рукой, обвившей её талию, мужчина крепко прижимал её к себе.

— Не бойтесь, просто расслабьтесь, я все сделаю сам.

Его губы оказались где-то совсем рядом с её ухом и Беллу опалило жаром желания…

Боже, это было совершенно недопустимо! Он прижимал её так возмутительно крепко! Не могло быть и речи о том расстоянии, которое дозволяют приличия!

Но как же это было восхитительно сладко!

— И не волнуйтесь, ваши юбки и шаль скроют от любопытных глаз то, что им видеть не нужно!

И в самом деле, из-за широких юбок Беллы не было видно того, где именно находились её ноги. А шаль прикрывала остальное, нужно было очень внимательно вглядываться, чтобы понять, что именно вытворяют леди Изабелла Доусон — романтичная цыганка и мистер Суит —  благородный пират.

Это был лучший вальс в её жизни. Изабелла кружилась в каком-то сладком забытьи, не думая ни о чем. Ей было хорошо. Очень и очень хорошо!

Они молчали. Сначала это молчание было таким естественным, простым. Казалось, им не нужно слов. Но… Уже к середине танца Белла начала ощущать смутную тревогу; какое-то волнение, трепет поднимались из глубины её естества, от этих чувств сжималось горло. Она смотрела в его глаза и понимала, что кожа её покрывается мурашками и румянцем. Ей было сложно выдержать его взгляд, но и оторваться от него она не могла.

Всю её охватил трепет, бросало в дрожь… В конце концов она не выдержала и опустила ресницы, а подняв их постаралась направить внимание на фигуры, кружащиеся по залу.

— Вы дрожите... Вам холодно?

Она молчала.

— Если вы устали от танца, я провожу вас.

— Нет!

Её возглас был таким отчаянным, что он прижал её еще сильнее, опасаясь, что ноги её, ставшие совсем ватными, подогнутся, не в силах выдержать напряжение.

— Вы прелестно вальсируете, моя дорогая.

Она побоялась поднять на него глаза. Его тон не был насмешливым, но увидеть в его взоре хотя бы крохотный намек на иронию — этого ей было не вынести.