Они выехали в начале ноября. Перед этим Беньямин ещё раз посетил Хербертца, который открывал перед ним уверенные перспективы на габилитацию, а при случае мог даже сделать экстраординарным профессором философии. «Мои родители очень рады и ничего не имеют против габилитации у Хербертца, – писал он мне 16 ноября, – но ещё не могут связывать себя в финансовом отношении. Ближайшее, что я замыслил, это габилитация – вероятно, по теме из теории познания. К подготовке этой работы я и хочу здесь приступить186
». Тем временем Вальтер совершил краткий визит к тестю с тёщей в Вену и – приблизительно с 9 ноября 1919 года до середины февраля 1920 года (с перерывами на Вену) – жил с Дорой в Земмеринге187, в санатории, принадлежавшем тётке Доры. В начале марта они вернулись из Вены в Берлин, и у нас возобновилась оживлённая переписка.Наши отношения после возвращения в Германию складывались гармонично, и до напряжения швейцарского периода дело больше никогда не доходило. То ли пространственная дистанция спасала от столкновений восходящую кривую нашей дружбы, и гораздо более редкие дни личного общения проходили позитивно? Или – как мне иногда кажется при взгляде назад, – три человека, крайне зависимых исключительно друг от друга, страстных и одарённых, должны были на пути к зрелости обломать себе рога именно в сфере частной жизни? А может, в этом скрытом от нас «треугольнике» были бессознательные влечения и способы защиты, которым надо было разрядиться и которых мы, в своей «наивности», т. е. из-за нехватки душевного опыта, не смогли распознать? Я бы и сегодня не смог ответить на эти вопросы.
В январе 1920 года Беньямин написал мне, что работает над подробной рецензией на книгу Блоха. У меня сохранился ответ на это письмо (от 5 февраля):