Вальтер Беньямин – история одной дружбы

Вернувшись в Мюнхен, я пошёл на доклад Рудольфа Касснера, который мне было очень интересно послушать, а именно его рассуждения о физиогномике. В резких выражениях я пожаловался Беньямину на то, что я назвал «неконтролируемым глубокомыслием» Касснера – а Беньямин в своём ответе ещё перещеголял это определение, написав о «непомерной лживости» касснеровских писаний. В это же время я начал также впервые задумываться о филологической стороне изучения мистических идей и текстов – как о позитивном, так и о проблематичном в ней – и написал на эту тему длинное письмо Беньямину. К моему изумлению, я узнал из его ответа, что и он уже давно задумывался над этими вещами, хотя и не был филологом.

Стефан и Дора Беньямины. Февраль, 1921 г.

Архив Академии искусств, Берлин

В апреле 1921 года распад брака Вальтера и Доры стал очевидным – с чем я и столкнулся, посетив их. Между июнем 1919-го и апрелем 1921 года я ничего не знал об их ситуации и о том, как далеко зашёл разлад в их отношениях. Только когда разрыв был уже позади, я узнал об этом от Доры. Когда Эрнст Шён в первые месяцы 1921 года возобновил дружеские отношения с Вальтером и Дорой, Дора страстно влюбилась в него и несколько месяцев пребывала в эйфории. Она откровенно говорила об этом и с Вальтером. В апреле в Берлин приехала Юла Кон, сестра друга его юности Альфреда Кона, с которой Вальтер и Дора подружились – не знаю, насколько тесно – ещё в «Молодёжном движении», до их отъезда в Швейцарию; Вальтер увидел её впервые за пять лет. Вспыхнуло страстное влечение к ней, и она, пожалуй, тоже некоторое время была в смятении, пока не уяснила, что не может остановить на нём свой выбор. Возникла ситуация, похожая на описанную у Гёте в «Избирательном сродстве»¹⁹⁵. Когда я приехал в Берлин, Вальтер с Дорой посвятили меня в их ситуацию и попросили меня как друга дать им совет и помочь в положении, когда каждый подумывал о браке с другим партнёром. Ни один из браков не состоялся, однако с этим кризисом распад семьи Беньямина вступил в острую стадию. Лето оказалось временем высокого напряжения и больших ожиданий. Оба были убеждены, что, наконец, испытали большую любовь. Начавшийся здесь процесс длился два года, и временами Вальтер с Дорой возобновляли супружеские отношения – пока эти отношения окончательно не превратились в 1923 году в дружественное совместное проживание, прежде всего, ради Стефана, в воспитании которого Вальтер принимал существенное участие, но ещё и по финансовым соображениям. В последующие годы до их развода всё так и оставалось, разве что Вальтер надолго уезжал или снимал отдельную комнату. С тех пор каждый шёл своим путём, хотя они и рассказывали друг другу обо всём, что их волновало.

В критические месяцы начала разрыва оба – насколько я мог судить как очевидец – сохраняли трогательные и нежные дружеские отношения. Никогда они не были так предупредительны друг к другу, как в те апрельские дни и весь следующий год. Каждый боялся обидеть другого, и демон, временами вселявшийся в Вальтера, проявляясь в деспотизме и требовательности, казалось, совсем его оставил. Мои тогдашние встречи с ними и Эрнстом Шёном – Дора приезжала с ним на несколько дней в Мюнхен во время поездки в Брейтенштейн, курортное местечко Земмеринга – были лучшими, какие я помню. Дора ещё сильно тяготела к Вальтеру, но говорила о нём каким-то новым тоном. Не то чтобы она сомневалась в его одарённости, в его гении, которые столь много значили для неё, но начала говорить о таких чертах, которые прежде никогда не затрагивались, в том числе и о своих переживаниях в браке. К моему изумлению – ведь оба пользовались психиатрической терминологией с большой сдержанностью – Дора приписывала Вальтеру невроз навязчивых состояний. Я и позднее слышал от неё такое, хотя по своему опыту не мог подтвердить справедливость её слов. Дора, будучи очень чувственной женщиной, сказала, что интеллект Вальтера мешал его эросу. Расставание с его интеллектуальной сферой, к которой она ещё долго была привязанной, далось ей нелегко и привело к полному перевороту в её жизни.

Я впоследствии разговаривал и с другими женщинами, с которыми Беньямин был близко знаком, а одной даже делал в 1932 году брачное предложение¹⁹⁶. Все подчёркивали, что Беньямин как мужчина был для них непривлекателен – сколь бы ни впечатляли и даже ни восхищали их его ум и речи. Одна из его знакомых сказала мне, что он для неё и её подруг вообще не существововал как мужчина, им и в голову не приходило, что в нём присутствует и это измерение. «Вальтер был, так сказать, бестелесен». Была ли причиной некая нехватка витальности у Беньямина, как это многим казалось, или скрещение витального – а оно в те годы часто проявлялось – с его совершенно метафизической ориентацией, которая принесла ему славу отрешённого?