Вальтер Беньямин – история одной дружбы

Я был интересен этим людям не только тем, что имел доступ к древнееврейским истокам, но прежде всего тем, что изучал каббалу, как они слышали от друга моей юности. Каббала там высоко котировалась не столько из-за её религиозных и философских аспектов, подвигших меня к её изучению, сколько из-за её магических импликаций, о которых Гольдберг имел экстравагантные представления. Моё негативное отношение к попыткам втянуть меня в этот круг и к псевдокаббале, которая преподносилась мне от имени Гольдберга, несколько раз приводило Беньямина в замешательство, хотя он и совсем не дорожил Гольдбергом, зато стремился поддерживать связь с Унгером. В последующие годы у нас было много поводов говорить или писать друг другу о публикациях и иной деятельности гольдберговского кружка, пропагандировавшего массовую эмиграцию из Европы к «первобытным», т. е., по Гольдбергу, способным к магии, народам. Отрицание буржуазного мира, в котором они усердствовали, привело их – прежде всего, в их печатных формулировках – к близости к движениям за социальную революцию, тогда как на самом деле речь у них шла о новой теократии, мировым заправилой которой мнил себя Гольдберг.

Живя уже в Иерусалиме, я подружился с Эрнстом Давидом, который финансировал издание главного труда Гольдберга. Это был человек с благородным характером, долго находившийся под обаянием Гольдберга в этом кругу и с трудом расставшийся с ним, нарушив заповеданное Гольдбергом табу на эмиграцию и на участие в сионистском строительстве. От Давида и его жены я много слышал об экзотерических и эзотерических аспектах этой группы. Тогда же, после выхода в свет «Действительности евреев», я написал длинное письмо с критикой этой книги, и Беньямин и Лео Штраус распространили его в Берлине в списках, что не способствовало симпатии ко мне со стороны приверженцев Гольдберга. То, что порыв воображения, свойственный Гольдберговым толкованиям Торы, не только впечатлял, но и восхищал других своими скорее зловещими сторонами, демонстрируют не только труды палеонтолога Эдгара Даке, но и произведения Томаса Манна, метафизические части его романа «Иосиф и его братья» в первом томе, в «Историях Иакова», полностью базируются на книге Гольдберга. Правда, это не помешало Манну несколько лет спустя в специальной главе «Доктора Фаустуса» сделать Гольдберга мишенью своей иронии. Там Гольдберг выведен в образе приват-доцента д-ра Хаима Брейзахера, который в качестве своего рода метафизического сверхнациста – излагает свою магическую расовую теорию по большей части подлинными словами Гольдберга. Интерес к этой – с позволения сказать – иудейской секте Беньямин сохранил вплоть до гитлеровской эпохи.

После описанных событий между Вальтером и Дорой, которые ввели между нами троими дружественное «ты», я вернулся в Мюнхен. Я пытался подвигнуть их к большей ясности не только в чувствах, но и относительно пути, каким они хотели пойти, а прежде всего к пониманию, действительно ли чаяния их жизни будут исполнены после заключения новых браков? Я полагал, что это возможно, но не так уж правдоподобно. С Эрнстом Шёном я уже был знаком, а про Юлу Кон знал тогда лишь то, что мне рассказывал Вальтер об излучаемых ею чарах. Об этих и некоторых других событиях – например, о моей новой встрече с Эрнстом Блохом в Мюнхене – потом мы не встречались до 1968 года – свидетельствует следующее письмо от 26 мая 1921 года: