Вальтер Беньямин – история одной дружбы

Здесь мы для тебя купили: Немецко-еврейский словарь… составленный священником К.Г. Эвертом для употребления еврейского торгового сословия, Ройтлинген, 1822. За шесть марок. Предисловие как у Дукеса».

Открытка Гершома Шолема Вальтеру Беньямину в честь дня рождения со стихотворением «Привет от Ангела». 1921 г.

Архив Академии искусств, Берлин

Юла Кон. 1916 г.

Национальная библиотека Израиля, Иерусалим

В 1920–1921 годах я перевёл на немецкий несколько коротких рассказов Агнона, которые казались мне совершенными, и прочёл их Беньямину; он был в полном восторге от них. Агнон был большим мастером коротких рассказов, многие их черты были близки Беньямину. В 1920 году составители книги «О еврействе»²¹³, вышедшей в 1913 году в Праге, хотели в изменившихся обстоятельствах издать ещё один том с тем же названием и пригласили меня к сотрудничеству. На это я ответил резкой инвективой против псевдорелигиозного и псевдореволюционного элемента в пражском сионизме, которую прочёл Беньямину. Также и письма к Леману, которые я после бурных дебатов написал осенью 1916 года в редакцию возглавляемого им журнала Das Jüdische Volksheim²¹⁴, были в том же духе и венчались противопоставлением Бубера и Ахада Ха’ама в пользу последнего – Беньямин воспринял с живым согласием, когда я прочёл ему их в начале 1917 года. Об этих дебатах с Леманом, кстати, невеста Кафки сообщала в письме к нему, на которое Кафка – как я узнал, к моему изумлению, спустя более пятидесяти лет – ответил согласием с требованиями и предложениями «господина Шолема». Леопольд Дукес был еврейским учёным XIX века, сочетавшим редчайшую учёность антиквара с жёстким и доходящим до границ патологии лапидарным стилем. Я наткнулся на его произведения и прочёл Беньямину (когда тот приехал ко мне в Мюнхен) длинное предисловие к одному из них, прозвучавшее словно голос с другой планеты.

Наш визит к Эрнсту Леви случился благодаря стечению двух обстоятельств. У Беньямина было желание привлечь Леви к сотрудничеству в журнале, который он хотел издавать, – а у меня было намерение посетить дружившую со мной с йенских дней молодую художницу Лени Чапски-Хольцман, которая, выйдя замуж, жила вместе с семьей Эрнста Леви в затерянной деревеньке Вехтерсвинкель в Рёне²¹⁵ и приглашала меня в гости. Мы пробыли там с 8-го по 10 сентября 1921 года, и эти два дня запомнились мне как дивное время в прекрасном старом доме, в каком-то зачарованном большом саду, где был пруд с кувшинками. Вся усадьба когда-то принадлежала епископу Бамбергскому. Леви, который всё ещё был приват-доцентом в Берлине, приезжал туда лишь на каникулы. В его жене, которая говорила медленно и мало, было что-то таинственное, болотно-засасывающее, орхидейно-магическое и жуткое, как в хищном растении. Они говорили о своей дочери лет двенадцати, которая была лунатиком. Госпожа Леви молчаливо властвовала над мужем. Атмосфера царила колдовская и передавалась всем нам. Вскоре мы узнали, что Хольцманы уже давно страдают от этой атмосферы и хотят уехать. Михаэль Хольцман был кузеном Оскара Гольдберга и в юности, ещё до Первой мировой войны, иногда жил с ним в одной комнате, на собственной шкуре испытав его шизофренический характер и уже тогда наметившиеся притязания на господство над другими – о чём он нам долго рассказывал в первый же вечер. Для нас (а мы как раз вели много разговоров о Гольдберге) это оказалось столь же ошеломляющим, сколь и поучительным.