Вальтер Беньямин – история одной дружбы

В Институте социальных исследований Фромм с Беньямином впоследствии стали коллегами, тогда Фромм был уже одним из влиятельнейших приверженцев соединения психоанализа с марксизмом. Агнон в то время снимал жильё в Бад-Гомбурге²⁴¹ вместе с другими значительными еврейскими писателями, такими, как Ахад Ха’ам и Бялик. Я часто ездил туда и раз или два брал с собой Беньямина. Незадолго до моей эмиграции я нередко встречал у Агнона Фрица Штернберга, который впоследствии сблизился с Беньямином в кругу Брехта, обращённого Штернбергом в 1925 году в марксизм. Штернберг жил в Гомбурге и уже работал над своим первым opus magnum, «Империализмом» (1926)²⁴². От Бубера и сионистских «народных социалистов», среди которых Штернберг занимал ведущее положение в 1918–1922 годах, он отпал незадолго до наших встреч и на протяжении ещё трёх-четырёх лет искал марксистский путь в сионизме, в организации «Поалей Цион»²⁴³. Он считался одним из самых способных умов среди представителей молодого поколения сионистов. Штернберг был столь же большим почитателем Агнона, как и я сам, и принял живое участие в моих планах на будущее, связанных с Палестиной, о социалистическом строительстве которой он так много писал. Иногда я сразу после встречи с Беньямином приходил к Агнону, где сидели Штернберг и его супруга Женя. Но мне тогда и в голову не могло прийти, что несколько лет спустя Беньямин, не проявлявший раньше ни малейшего интереса к работам Штернберга, сойдётся с ним в радикально изменившихся обстоятельствах и Штернберг станет одним из его марксистских менторов. Впоследствии я ни разу не встречался со Штернбергом, ничего о нём не знал и в 1938 году был буквально ошарашен, когда Беньямин в Париже на мой вопрос об отношении круга Брехта и Института социальных исследований к коммунистической партии упомянул en passant²⁴⁴ и Штернберга (который не желал иметь ничего общего с КПГ). Я удивлённо спросил: «Ты имеешь в виду Фрица Штернберга, автора “Империализма”?». – «Конечно», – ответил он. – «Так ты с ним знаком?» – «Ещё бы, – кивнул он, – через Брехта». – «Ты мог бы завести это знакомство и несколькими годами раньше, у другого великого писателя»²⁴⁵.

Как-то Беньямин взял меня с собой к Зигфриду Кракауэру из «Франкфуртер цайтунг»²⁴⁶, который лежал в больнице по какой-то не очень серьёзной причине, и у нас завязался яростный спор, во время которого Кракауэр, высоко оценивая Беньямина, высказывал отчётливые оговорки в отношении его «онтологии». Все мы отличались острым умом. И вот, много лет спустя, Адорно рассказал мне, что тогда, будучи юным студентом, он присутствовал у Кракауэра и впервые меня увидал.

Бездна, на краю которой Германия стояла в 1923 году, и мера безнадёжности, наполнявшая Беньямина при виде положения страны, выразилась сполна в прощальном подарке, который он передал мне в Берлине незадолго до моего отъезда в виде мелко исписанного свитка без названия; а назвать его следовало, как он мне сказал, «Описательный анализ падения Германии». В слегка переработанной форме этот текст фигурирует под названием «Путешествие по немецкой инфляции» в вышедшей спустя четыре года книге «Улица с односторонним движением»²⁴⁷. Свиток ещё содержал в себе непосредственный ужас от пережитого настоящего. То была первая работа Беньямина об актуальной ситуации – эмигранту «на счастливый отъезд» – как было написано в посвящении мне. Было трудно понять, чтó может удерживать в Германии человека, написавшего это. Но он хотел – о чём свидетельствовала его франкфуртская затея – исчерпать до конца возможность академической карьеры, которая, вероятно, могла дать материальную опору его духу. Когда мы прощались, Беньямин проявлял в этом отношении уверенность. Он ещё не знал, что «ум не поддаётся габилитации», если цитировать жестоко-наглую фразу о нём Эриха Ротхакера.

Обложка книги В. Беньямина «Улица с односторонним движением» (Ernst Rowohlt Verlag, 1928)

ДОВЕРИЕ НА РАССТОЯНИИ (1924–1926)