Вам доверяются люди

К Мезенцеву Илья Васильевич питал то чувство восхищенного уважения, с которым самая лучшая драматическая актриса современности думает о Комиссаржевской или Ермоловой. Он был по-настоящему счастлив, что Мезенцев работает в их больнице. Резковатый и вспыльчивый, с Мезенцевым он становился покладистым.

В день открытия больницы он сам ассистировал ему при операции Вали Суворовой и не мог не удивляться выдержке Мезенцева, его строгой учтивости со всеми — с Машенькой Гурьевой, с дававшим наркоз Наумчиком, с красной от волнения санитаркой Шурой, даже с Окунем, восторженно суетившимся в отдалении.

Мезенцев был учтив и невозмутим, хотя положение было очень серьезное и никто лучше его самого не понимал, как тонка ниточка, на которой висит жизнь большеротой девочки.

Потом, собственноручно наложив последний шов и не забыв поблагодарить Машеньку за «безукоризненную помощь», Мезенцев шутливо кинул Наумчику:

— Из вас, мой друг, выйдет блестящий анестезиолог!

Степняк пропустил его вперед в дверях. Но и в предоперационной, где обычно хирурги позволяют себе немножко распуститься, чтобы разрядить напряжение, Мезенцев все тем же ровным, размеренным шагом подошел к умывальнику. Намыливая руки и слегка повернув голову к Степняку, он заговорил с ним о деталях сделанной операции так, словно заслуга блестяще удаленного отростка принадлежала именно Илье Васильевичу. Он намыливал и намыливал руки, роняя короткие, профессиональные фразы и чуть-чуть улыбаясь, как хорошо воспитанный человек, который извиняется за повторение избитых истин. Он и в самом деле не делал никаких открытий, но направлял внимание собеседника на мелочи, которые могли ускользнуть от менее опытного хирурга.

— А если бы вы нашли разлитой гнойный перитонит? — раздался вдруг резкий и почти вызывающий вопрос Рыбаша.

Степняк не заметил, когда появился Рыбаш. Но самый тон вопроса, да и все, что делал и говорил в этот день Рыбаш, оскорбляло главного врача. Стремительно повернувшись и повысив голос, Степняк начал: «По какому праву вы вообще…» — но Мезенцев легким взмахом намыленной руки остановил его и, как добрый, терпеливый учитель непонятливому ученику, ответил Рыбашу:

— Если бы я нашел гнойный разлитой перитонит, я тампонировал бы. К вашему сведению, уважаемый коллега, я широко применяю тампонаду в подобных случаях. Практика показывает, что это дает наилучшие результаты.

Окунь не то охнул, не то подхихикнул. Но Рыбаш даже не заметил этого. Зато Гонтарь, не пропустивший ни одного словечка, сказанного Мезенцевым, обрадованно воскликнул:

— Вот и я д-думал то же самое! То есть однажды, в Куйбышеве, мне п-пришлось столкнуться с этим, и я, знаете, страшно п-перепугался… А потом сделал, к-как вы говорите, — и все обошлось.

— Из этого следует, что у вас правильное хирургическое мышление! — Мезенцев чуть-чуть склонил голову и принялся с прежним равномерным усердием намыливать руки.

Рыбаш вдруг рванулся к Степняку:

— Операцию этой старухе… с ущемлением грыжи, буду делать я.

И опять Мезенцев не дал Илье Васильевичу сказать ни слова.

— Ну что ж, отлично! — одобрил он. — А я, если коллега не возражает, предлагаю себя в ассистенты.

Вот так начался тот первый операционный день. Позже, когда начали действовать оба хирургических отделения, первое возглавил Мезенцев, а помощниками его стали Львовский и временно Степняк. Вторым заведовал Рыбаш, работая с Окунем и Гонтарем. И хотя Степняк не только добровольно, но даже охотно пошел под начало к Мезенцеву в практической хирургии, он вовсе не собирался поступаться теми правами единоначалия, которые были присвоены ему как главному врачу.