Вам доверяются люди

— Товарищ Рыбаш холостяк и живет в десяти шагах от больницы, а у меня, к примеру, семья и квартира на другом конце города, — сказал Окунь. — К тому же ночью дежурит врач, и ночные визиты товарища Рыбаша довольно обидный акт недоверия для его коллег.

Рыбаш даже поперхнулся:

— Ну, знаете!

Приложив ладошки к высокому гладкому лбу, Марлена Георгиевна Ступина сказала несвойственным ей задумчивым тоном:

— Мы отклонились, перешли на личности, а суть не в этом. Я не согласна с Юлией Даниловной. Элемент случайности в выборе профессии и равнодушие к больному нельзя связывать. Сама я врачом стала почти случайно, — она смущенно усмехнулась, — но больные для меня… В общем, я о них много думаю. Особенно с тех пор, как начала работать в больнице, — честно призналась она.

— Очень, очень похвально! — Мезенцев поднялся, поглядывая на часы. — Кстати, о больных следует думать даже сейчас, когда завязалась эта увлекательная дискуссия, Пора начинать операционный день, товарищи: больные ждут и волнуются…

Он сделал ударение на последних словах, и Степняк сказал себе, что Мезенцев как всегда прав.

В конце рабочего дня Лознякова опять пришла к Илье Васильевичу.

— Все думаю об утреннем разговоре. Не устроить ли открытое партсобрание на тему «Призвание медика»?

Степняк довольно скептически относился к такого рода собраниям.

— А кого докладчиком?

— Без докладчика… Вот, как сегодня…

— Хотите пустить на самотек?

— Хочу душевного разговора. Пусть люди поговорят откровенно, как Ступина сегодня. И надо, чтобы весь наш «детский сад» присутствовал. И санитарки.

Степняк неуверенно спросил:

— А вы убеждены, что это не подорвет авторитета врачей?

Лознякова ответила необычно резко:

— Я убеждена в одном — воспитывать можно только правдой.

Потом заговорили о Груздевой. Тут Юлия Даниловна оказалась безжалостной: она требовала увольнения.

— Не слишком ли? — усомнился Степняк. — Можно вынести выговор. Она комсомолка? Можно обсудить на комсомольском собрании…

Юлия Даниловна устало вздохнула:

— Либеральничаете, товарищ главный. Комсомольский билет у нее есть, а чувства ответственности нет. Простой порядочности нет, понимаете?.. Она намерена устраиваться в какую-то ведомственную поликлинику. Говорит, там тоже нужны сестры, а больные ку-уда приличнее, умеют ценить чужой труд, не то, что в паршивой районной больнице…

Этого Степняк стерпеть не мог:

— Паршивая районная больница? Ах, нахалка! Ну и пусть убирается на все четыре стороны!

Он размашисто подписал заготовленный приказ об увольнении Груздевой. Это был первый приказ в новой больнице, по которому коллектив уменьшался на одного человека.

До сих пор коллектив только рос. И, хотя почти все врачебные вакансии были уже заполнены, Степняк знал: люди работают с огромной перегрузкой, и долго так продолжаться не может.

4

Иван Федотович, тот самый немолодой грузный актер, который вел со Степняком неловкий разговор о «благодарностях», свое намерение выполнил дважды. Он приехал на вечер, который устраивали в больнице в честь Дня Конституции, и очень интересно рассказал, как ему, человеку, далекому от медицины, недавно пришлось исполнять роль начальника госпиталя. Картина еще не вышла на экраны, но по телевидению уже передавали отрывки, и об этих отрывках люди судили по-разному. Главное для него, актера, говорил Иван Федотович, было не служебное положение героя, а его характер, его взаимоотношения с остальными персонажами, его человеческая сущность. Он рассказывал, как замучил автора сценария дотошными расспросами о прошлом человека, который в войну оказался начальником госпиталя.

— Понимаете, — говорил Иван Федотович, доверчиво обращаясь к набившимся в столовую врачам, сестрам, санитаркам, поварихам, — понимаете, друзья, если я до войны был человеком штатским, хоть и хирургом, я ведь совсем иначе должен вести себя, чем кадровый военный. Если у меня есть семья и она в тылу, я за нее спокоен — это одно дело… а ведь может быть так, что семья осталась по ту сторону фронта? Или сын воюет? Или я одинокий человек, мне не о ком думать и волноваться… Не зная всего этого, как я могу создавать образ? Там, в фильме, есть эпизод, когда мне приходится решать…

Он рассказал о драматической коллизии, в которую попал начальник госпиталя, и все с той же душевной доверчивостью объяснял людям, непричастным к искусству, свои творческие поиски достоверности и правды. Его слушали так внимательно, словно каждый мысленно вставал на его место. И Степняк ловил себя на том, что Иван Федотович приоткрывает ему нечто столь сокровенное в людях, о чем он только смутно догадывался. Оглядываясь на товарищей, Степняк чувствовал, что и они испытывают эти тайные сокровенные открытия — каждый по-своему, каждый в тесной связи с тем обычным служебным делом, которым занимается ежедневно.

Позже, провожая Ивана Федотовича, Степняк спросил:

— А скоро картина выйдет?

Иван Федотович пожал плечами:

— Обещают — скоро. Сейчас начальство смотрит. А на днях должен состояться общественный просмотр в Доме кино. Прислать приглашение?

— Разве можно пригласить всех наших?