Вам доверяются люди

— Нет, всех нельзя. Но несколько приглашений сумею устроить, — он вдруг смешно подмигнул, — чтобы отблагодарить, а?

Степняк побагровел.

— Валяйте благодарите, — развязнее, чем следовало, сказал он. — Придем с женами.

В конце декабря на имя главврача пришел конверт с эмблемой Дома кино. Приглашения были отпечатаны курсивом на толстой, глянцевитой бумаге. «Первого января 1960 года в 19 часов 30 минут…» В углу каждого стоял штамп: «Годен на два лица». Всего в конверте было восемь одинаковых карточек.

— Как распределять? — спросил Илья Васильевич, показывая приглашения Лозняковой. — Жребий, что ли, кидать?

Лознякова задумчиво перетасовала карточки.

— Зачем жребий? Прежде всего — одно приглашение Рыбашу: он ведь оперировал старушку. Второе — тому, кто ассистировал, Мезенцеву, значит! Третье — Марье Александровне Гурьевой. Четвертое — Гонтарю: давал наркоз. Пятое… ну, пятое той сестре, которая дежурила первые сутки. Надо посмотреть по графику, чтоб без обиды…

— Значит, действительно отблагодарил?

— А что? Это очень хорошее поощрение. И раздавать приглашения надо так, чтобы все остальные знали…

Степняк прищурился:

— А я как раз думал…

— Плохо думали. В келейности всегда есть дурной запашок. Значит, еще три приглашения… Да, Львовскому надо — он тогда дежурил в приемном отделении. Ну, а два последних — нам с вами.

— Нам? — Степняк даже встал из-за стола. — По вашей шкале не вижу причин…

— Как не видите? — Лознякова говорила серьезным тоном, но в глазах ее опять мелькала смешинка. — Мы же начальство.

Упрямство вдруг одолело Степняка:

— Вот именно — начальство. Неудобно.

— Но мы же действительно начальство, — тем же серьезным тоном повторила Лознякова, — и, значит, отвечаем за все, что делается в больнице. Ведь если бы операция прошла неудачно, отвечал бы не один Рыбаш, а вы тоже? И даже я, парторг. Но главное, — она запрокинула голову и просительно улыбнулась, — главное, мне ужасно хочется посмотреть этот фильм. И вам, наверное, тоже. И первое января — праздничный день… И… вообще, все правильно. Держите!

Юлия Даниловна вынула из кармана халата вечную ручку и крупно надписала на одном из приглашений: «Товарищу Степняку». Потом на следующей карточке так же крупно поставила: «Тов. Лозняковой». И одну за другой надписала остальные, энергично встряхивая ручку, которая почему-то не хотела скользить по глянцевитому картону.

Был тот предвечерний час, когда фонари на улицах еще не зажглись, а в домах, то на одном этаже, то на другом, вспыхивают целые вереницы окон, словно разноцветные гроздья елочных лампочек. Степняк потянулся к белой кнопке своей настольной мягко изогнутой лампе, но нажать не успел — на пульте внутреннего телефона, расположенного слева от стола, загорелся красный глазок.

— Степняк слушает.

За четверть века работы в армии он привык отвечать по всевозможным — внутренним, междугородным, полевым и обычным городским — телефонам именно этой точной формулой.

Взволнованный до неразборчивости женский голос забормотал на том конце провода. Степняк уловил: «Очень плохо, задыхается… кислорода ни капельки…» — и с трудом понял, что это говорит Ступина.

— Возьмите себя в руки и объясните толком, что случилось, — строго сказал он, прикрыв трубку рукой, шепнул Лозняковой: — Марлена!

Очевидно, совет взять себя в руки подействовал. Во всяком случае, голос Ступиной зазвучал отчетливо и даже зло:

— Объяснять долго. Лознякова у вас?

— Да.

— Попросите ее.

Юлия Даниловна уже протягивала руку к трубке. Она не стала слушать, только сказала: «Сейчас приду!» И, не оборачиваясь, торопливо пошла к двери. Теперь, когда она спешила, ее хромота была заметна, и Степняк с раскаянием подумал, что в общем никто в больнице не щадит Лознякову. Да она, конечно, и не допустила бы никакой скидки на свое несчастье. Умеет держаться — даже очень близкие люди забывают об этом несчастье. «Хотел бы я знать, как у нее дома?» Он тут же рассердился на себя — за полтора месяца ни разу не нашел времени для домашней встречи с товарищами. «Надо было давно собраться у нас — Задорожный с Лозняковой, Львовский…» Он громко вздохнул: беда, постигшая жену Львовского, в сущности, и была той подспудной преградой, которая мешала встрече старых друзей. «Но ходит же Матвей куда-нибудь? Есть у него приятели, знакомые? Неужели изо дня в день, из года в год так и проводит все свободное от работы время у постели своей Валентины? Вот Лознякова надписала ему приглашение на просмотр — знает, наверное, что это можно?»