Сейчас Горнуш лежал на своей кровати, тихий и испуганный, с тоской поглядывая на хлопотавших возле Сушкевича людей.
Палата была маленькая, и Степняк, не входя, заглянул в приоткрытую дверь. Ему бросилась в глаза подушка с кислородом, которую держала тетя Глаша. Он невольно пробормотал вслух:
— Значит, есть кислород?
Лознякова, на секунду повернув бледное, усталое лицо, слабо махнула ему рукой и снова склонилась над постелью. Чернявая сестра Лизочка со шприцем в руках, очевидно, ожидала команды Юлии Даниловны. Пахло камфарой и эфиром.
— Илья Васильевич, помогите мне чуточку приподнять больного, — негромко сказала Лознякова, и Степняк шагнул в палату.
Они вдвоем завели руки под спину Сушкевича и очень бережно, ловко подтянули его вверх. Лицо Сушкевича было измученное, с тяжелыми тенями вокруг рта и глаз.
— Кислород! — все так же негромко сказала Лознякова, и Степняк опять отступил к двери, пропуская тетю Глашу с подушкой.
Сушкевич дышал коротко, прерывисто, и от удушья, которое мучило его, на лице проступал тот тоскливый страх, который столько раз Степняк видел на лицах умирающих и к которому никогда нельзя привыкнуть. Ему самому стало душно, но в этот момент кислород с легким шипением пошел по трубке, и Сушкевич начал дышать глубже.
Лознякова, не поднимая его вялой, почти безжизненной руки, вытянутой поверх одеяла, сосредоточенно считала пульс.
— Укол!
Лизочка бесшумно придвинулась к постели. Сразу острее запахло эфиром. Игла быстро, словно клюнув, вошла в тело человека.
— Сейчас станет легче, — наклоняясь к лицу Сушкевича, отчетливо сказала Юлия Даниловна.
Он медленно опустил и снова поднял веки в знак того, что слышит, понимает. Скорбная тень возле рта еще сгустилась. Тетя Глаша, приподняв кислородную подушку, осторожно надавливала на нее, помогая кислороду выходить в трубку, и подушка медленно худела, опадая на углах.
Неожиданно Сушкевич рванулся, пытаясь приподняться.
В глазах его соединились детская обида с величайшим недоумением, и так, с этими обиженными, широко раскрытыми, стекленеющими глазами, он стал валиться назад, на согнутую в локте маленькую руку Юлии Даниловны.
— Нет, тут ему все-таки слишком душно! — выпрямляясь, громко сказала Лознякова; лицо ее словно замкнулось в отчаянном напряжении. — Илья Васильевич, зайдите с изголовья. Выкатим кровать…
Она продолжала стоять, как стояла, левой согнутой рукой поддерживая голову умершего, а правой держа мертвую руку, словно все еще считая уже оборвавшийся пульс.
Степняк послушно и неловко протиснулся за спиной Юлии Даниловны, загородившей проход между кроватями Горнуша и Сушкевича.
— Лиза, — тем же громким, ясным голосом сказала Лознякова, — беритесь за спинку. Тетя Глаша, вы оставайтесь в палате…
Горнуш впервые за все время зашевелился и мягким украинским говорком виновато предложил:
— Може, лучше форточку?.. Колы товарищу душно, я можу с головой укрыться.
— Форточка мала. Ему надо кислородную палатку, — не задумываясь и по-прежнему заслоняя своим телом неподвижное лицо мертвого, строго ответила Лознякова, и Степняк, уже сдвинувший кровать, понял, что эта маленькая женщина, на его глазах так упрямо, так отчаянно, так храбро боровшаяся со смертью, ни на секунду не забывала о другом больном, который лежал рядом и которому нельзя было видеть случившееся.
Когда тетя Глаша тихо и неторопливо закрыла за ними дверь, когда кровать с умершим откатили в изолятор, туда, куда не могли заглянуть ни ходячие больные, ни случайные посетители и где полагалось до отправки в морг, на вскрытие, держать покойников, Юлия Даниловна горько и страстно сжала руки:
— Всегда, всегда одно и то же! Ни смириться, ни привыкнуть… Ведь даже на фронте, да?!
Он тихо ответил:
— Да. Но вы молодец.
Она безрадостно покачала головой:
— Врач.
— Ступина тоже врач.
— Она не виновата. Ее выбила эта история с кислородной установкой. Вы знаете?
— Да. Где же вы достали кислород?
— В аптеке.
Степняк не понял:
— В какой аптеке?
— В ближайшей. Написала рецепт и послала санитарку с подушкой.
— Просто купили?
— Конечно. Я же участковый доктор… привыкла.
Они медленно пошли по коридору, направляясь в ординаторскую. Из какой-то палаты своей обычной легкой походкой вышла Ступина. Увидев их вместе, она сделала два быстрых шага навстречу.
— Умер?.. Конечно, умер! — не давая ответить, сказала она негромко. — И я подло взвалила это на вас…
— Прекратите! — тихо и резко приказала Лознякова. — Было сделано все. Увидите завтра по протоколу вскрытия.
— Если бы был кислород…
— Кислород был. Это оттянуло развязку на полчаса. Был кислород, понимаете?
— Кому вы это говорите? — Ступина даже отшатнулась.
— Вам! — Юлия Даниловна устало вздохнула. — Вот идет Лиза, она объяснит. Я пойду присяду.
Тяжело и откровенно хромая, она вошла в ординаторскую. Степняк задержался около Ступиной:
— Был кислород, Марлена Георгиевна, но и с кислородом умирают. Не устраивайте себе казни, вы тут ни при чем. И пусть Лиза вам расскажет, как Юлия Даниловна не дала ничего заметить второму больному…
— Горнушу? Боже мой, но как же?
Лиза, потупясь, шла мимо.
Степняк окликнул ее: